Как птица Гаруда - Михаил Леонидович Анчаров

навестить зотовского праправнука Сережку-второго, бедного малыша, которого математики родили, чтоб отделаться.

Пришли, а там народ: Жанна, видно, блеснуть хотела свободой нравов.

Ну-с…

Прически — «Приходи ко мне в пещеру», «Нас бомбили, я спасался», «Лошадь хочет какать», «Я у мамы дурочка» — всякие. Юбки укорачиваются, волосы удлиняются. Отгремели битвы с узкими штанами, назревают битвы с широкими.

Санька и Жанна старательно показывают разумные отношения, каждый танцует свободно с кем-нибудь дико увлекательным. Жанна с золотозубым, Санька — с тощенькой.

И тут Зотов замечает, что мужчинка величиной с вирус говорит не умолкая и оживленно вскрикивает в паузах. Дураков нет, всем ясно, что он прицеливается в Жанну.

— Приценивается… — сказала тощенькая, проходя мимо.

Ее называли Твигги — прозвище, наверно. Прическа под мальчика, юбочка открывает голые ноги, кофточка без лифчика, под которым все равно нечего было прятать, и голый живот. А глаза, как у китайской собачки, тоскливые, обморочные.

— Зачем ты его привел? — спросила она Саньку и затанцевала возле Зотова.

— Это мой прадед, — отвечал он.

— Ладно врать. Живых прадедов не бывает… Кто вы?

— Он не врет, — сказал Зотов.

— Значит, и он таким будет? И я?… Ну это еще не сейчас… Но надо торопиться.

И они начали торопиться.

И все на одном месте. Только паркет скрипел и диваны. Но, может быть, дому в целом казалось, что он — электричка и куда-то едет.

Потом в углу два инфанта подрались, королевские дети, наследники незаработанного. Инфант инфанту дал по рылу и потребовал, чтобы… и т. д. Чистый человек закричит: я не хочу с вами жить! Тут как в детском кино — хоть бы скорее красные пришли!

Что-то стали Зотову чудиться и вспоминаться весны. Неужели еще не все? Неужели есть перспективы?

— Я хочу в ваше детство, — сказала Твигги.

— Это тебе только кажется.

«Пир ретро, мечта о вони золотарей вместо бензиновой. В старости они так же будут мечтать о теперешних консервах, как я о прежних.

Когда была драчка, Сережка-второй прятался за меня. Я дотянулся со стула и на ощупь накрыл его рукой.

Потом он выглядывал из-под руки и снова прятался. Ему понравился этот номер. Потом он залез под тахту и поманил меня туда. Но я видел, что мне туда уже не влезть.

Тогда он выбрался, и мы вышли в коридор. Но там кто-то сопел и отбивался. Я заглянул в спальню, там было темно и скрипело. Стенные шкафы были забиты одеждой. В ванной лилась вода, и были слышны увещевания расстегнуть ворот. В нужнике раздавалось рычание, грохот водопада и снова рычание.

В этой квартире совершенно негде было спрятаться.

Я посадил его на плечи, и мы стали вдвое выше. Теперь мне было плевать на остальных. Я держал его за щиколотки, а он меня — за уши. Голые коленки были шенкеля, а я был конь. Куда он пришпорит, туда я и пойду. А куда? Сереженька, — а куда?»

И тут малыш замотал головой, и Зотов понял, что он показывает на антресоли, где никто не мог поместиться, кроме него. Зотов открыл дверцу, подсадил его, и он туда юркнул, семеня коленками. Потом оттуда высунулась его счастливая рожица. Он был недосягаем.

А вирус, Зотов даже бы сказал — кукушонок, говорил и журчал.

Он сам себе пожимал быстрые отмытые ручоночки и рассказывал анекдоты из жизни кандидатов противоестественных наук. Иногда он облокачивался на спинку стула и отставлял пухловатую задницу. Он в ихней компании вождек и чему-то радуется. Ну, Зотову это было ни к чему. Он уж было собрался отваливать от стенки, но услышал знакомую фамилию:

— Мы сегодня Сапожникова били на ученом совете.

Может, однофамилец?

— Абсолютный дурак.

Ну, если абсолютный, значит — он. Зотов сам абсолютный дурак, и его сын Серега, и Панфилов, и Анкаголик, и вся зотовская родня такая, вся артель. А этот кукушонок был умный.

— Посидите еще, — сказала Жанна.

— Кто этот малый?

— Это замечательный человек.

— Что ему от вас нужно?

— Ему ничего не нужно для себя. Он всегда выдвигает способных людей.

Зотов подумал о людях, которых он выдвигает. Бедные люди! Сапожникова он задвигал. Это успокаивало. Он, похохатывая, рассказывал, нежно подворачивая язык:

— Я ему говорю: Сапожников, вас высмеет любой ученый. Я ему говорю: ваша материя вакуума с абсолютным нулем есть абсолютная глупость.

— Можно вопрос? — не выдержал Зотов.

— Пожалуйста, — он улыбнулся с лаской.

— А в чем движутся материальные частицы?

— В вакууме, проще сказать — в пустоте.

— Значит, есть пространство без материи? — спросил Зотов.

— Начинается… — сказал он и подмигнул окружающим. — Это сложно объяснить. Почитайте популярную литературу… Есть прекрасные брошюры, которые…

— Популярную мне не одолеть. — сказал Зотов. — Так как же, есть пространство без материи или нет? Он поулыбался еще, потом перестал, потом посмотрел на Жанну, потом на Зотова:

— Кто вы по профессии?

— Он рабочий, — сказала Жанна.

— Инструментальщик, — объяснил Зотов. — Токарь-пекарь.

— А-а… металлолом… Как же… как же… собирали, помню, — сказал кукушонок.

«— Зотов, а сколько тебе лет? — спросила Твигги.

— Вторая тысяча кончается, — говорю.

— Ого! Самомнение!

— Да уж не меньше, чем у тебя.

— Из грязи в князи… — сказал другой вирус, золотозубый.

— Все князи из грязи, — сказал я…

Мы пришли серые, и серые должны были уйти. Чтоб все было ясно. Аутсайдеры. Но тут все поломал Сережка. За всей этой чушью я забыл про Сережку.

Раздался детский плач, который за визгом проигрывателя был почти не слышен. Дверцы антресолей были распахнуты. Сережа высунулся почти по пояс. Ротик его был распялен обидой, он что-то закричал и стал кидать в гостей липкие конфеты.

Все остановились на секунду. Я успел подхватить его, когда он вываливался…»

Еще через секунду он спал у Зотова на руках. Еще через секунду завизжали электрогитары. За окном было утро.

— Санька, скажи им, чтоб вышли вон из спальни.

Он отворил дверь спальни, сказал… «Эй… пилите отсюда». Вышла пара с измочаленными губами. Зотов внес спящего Сережу, раздел, уложил в постель, не мог найти одеяла, накрыл его каким-то платком, вынул из кулачка слипшуюся конфету и погасил свет. За окном было утро.

— Окно есть, а дома нет, — сказал Санька. — Как при бомбежке.

— Аналитики, — сказал Зотов. — Частицы… Пи-мезоны, мю-мезоны… Разбираете дом на кирпичи, потом жалуетесь, что дует.

Они вышли из спальни.

— Нет, правда, а сколько ему лет? — спросила Твигги. — Он еще может жениться?…

— Вы меня шокируете, — сказал Зотов. — Я такой стеснительный.

— Смотри ты!..

— Кончайте, барышня.

— Я не барышня, понятно?!

— Барышня, я с Пустыря. А там еще не такое видели.

— О чем он?

— Он хочет сказать, что мы не