Падение Галактиона Перинина - Константин Иванович Коничев

август, сентябрь. За работу? Аванс пять тысяч без отчислений. Остальные пятнадцать помесячно. Будем писать договор?

— Ни к чему, — сказал поп. — Мы без формальностей. Мы не обманем, ты нас не надуй.

— Избави бог! — в тон работодателю заявил Галактион.

— Сделаешь к воздвиженью, авансом можешь получить «пятерку» сейчас же, — сказал поп, доказывая свою деловитость и оперативный размах. — Староста, выдай ему под расписку полсотни сотенных бумажек и пусть завтра начинает. У нас все для начала работ готово: олифа, масло, белила, краски, кисти, сусальное золото — все есть в достатке.

— А чего не хватит, достанем, из-под земли, а достанем, — заверил староста, выкидывая из портфеля пачки денег.

Сделка состоялась. Попойка — тоже. Все были навеселе. Особенно поп, он выпивал изрядно, а закусывал набухшими в водочной настойке вишнями. Поэтому он был вдвойне пьян. Перинин, глядя на него, думал: «С таким батей можно дело иметь. Наверно, тысчонок десять в месяц улавливает с верующих, с живых и мертвых. А забулдыжка все-таки! Пьет и над старостой, над его усищами подтрунивает».

— Какие усищи! А? На две сапожных щетки материала, — острит поп и хохочет.

— Вы это из зависти, отец Александр. У вас-то бороденка, тьфу! Насекомой негде укрыться.

— Галактион, а Галактион, какое отличное имя! — бормотал поп. — Знаешь, что это по-гречески значит? А значит это «молочный». Молочный, а двадцать тысяч слупил. А? Нет креста на шее у «молочного». Покажи, расстегни ворот. Нет креста! Ну да хрен с тобой. К воздвиженью чтобы все было готово!..

— Не подведу.

— Думаю. Личная заинтересованность — стимул. Галактион? Слушай, молочный, подари мне эту карикатуру на Старостину личность, мы хоть с попадейкой похохочем…

— Пожалуйста.

— А вы, говорят, и стихиры слагаете?

— Вранье. Только эпитафии и эпиграммы. Лапидарным стилем.

— А ты что-нибудь лапидарное к этой роже присочини, повеселей, так сказать, для внутреннего употребления.

— Могу. Не смею ослушаться. Позвольте рисунок. В голове у Галактиона уже была об этом мыслишка и подходящие вертелись рифмы. К рисунку он добавил:

Нос — картошка,

Рот — ворота,

Но, как видно, для красы,

Словно к заду бегемота

Приспособил бог усы…

Поп захохотал, и от хохота колыхался у него живот. Староста стерпел шутку, только сгоряча налил еще всем по стакану из графина и первый молча выпил единым духом.

Ночью Перинин долго не мог уснуть. Анюта спьяну жарко дышала, разметав одеяло с горячего тела. Галактион ворочался с боку на бок, думал: «Узнают? Конечно, узнают… Исключат? Конечно, исключат. А может, не исключат? Буду защищаться. Двадцать тысяч — не козья рожа. Попробуй их студент заработать… Докажу, что я был прав. Церковь и конституция. Живопись, фрески — искусство. Верующие, дурман, опиум, ну и что? А я им на эти выпады (они будут, будут!) выложу главные козыри… Писал же Рафаэль богоматерь! А Микеланджело, а Леонардо? А наш Рублев, Симон Ушаков. Да их сотни знаменитых! А Васнецов и Нестеров… Что говорить, такой демократ, как Крамской, и тот в Петрозаводском соборе во весь купол изобразил Саваофа. А Боровиковский на Вологодчине целый Семигородний монастырь расписал!.. Не исключат. Отговорюсь. Сумею… Надо завтра эти пять тысяч отнести в сберкассу и — за дело!..»

Успокоив себя, Перинин заснул.

Кончалась короткая летняя ночь. Где-то близко-близко в дремлющем зеленом саду защелкал соловей. Самая талантливая птица из всех птиц на свете.

Около печи возилась Анюта. В загнете на горячих углях шипела яичница с колбасой.

— Вставай, Галактиончик, пока завтрак горячий, поешь, покушай со мной, потом доспишь сколько тебе надо. Ну, как тебе наш священник вчера приглянулся?

— Не жалуюсь, — зевая и потягиваясь, ответил Перинин. — С таким можно дело иметь…

— Он у нас крепенький и добренький. Такого надолго хватит… Не старикашка какой-нибудь… Своего «москвича» заимел. А раньше, когда только что появился у нас, ничего у него не было, кроме мохнатой собаки ростом с теленка. Да жена у него была, бывшая делопроизводительница из нарсуда. Ну, ее за это с работы долой… Ничего, живут нормально. Он то, конечно, в силах, так погуливает аккуратненько. А не так, как на Вологодчине один попик молодой да глупый, прижал да растрепал девицу в храме на исповеди, та в слезах к родителям. Суд-пересуд — и попу пятнадцать годиков припаяли… Наш не таков. У него за кормой всегда чисто. Поначалу, вскоре он обзавелся телевизором, самым первым в райцентре. Потом еще до «москвича» приобрел мотоцикл с коляской. Ездил на своем мотоцикле на требы, кого покрестить, кого исповедать. Сам за рулем, а лохматый пес-страшилище — в коляске. Из этой собачьей шерсти одна прихожанка попу два теплых свитера связала…

— Практичен! — отозвался Перинин, садясь на край кровати.

— Бывалый. За что-то пострадал. На груди у него диковинная татуировка: два голубя целуются. Поди знай, где его так разрисовали!..

— А ты как ухитрилась разглядеть этих голубей?

— Допустил, стало быть.

— Сподобилась? Эх, Анюта, Аннушка… Ладно, не ревную, подавай яичницу!..

* * *

В церкви сыро, неуютно. Во время тридцатилетнего бездействия она была опустошена. Иконы растащены верующими, а неверующие устроили в бывшей церкви картофелехранилище. После войны нашлись вдохновители и радетели. Церковь открыли. Появился поп — отец Александр. Староста и весь церковный актив принялись собирать у населения сохранившиеся иконы. Но пока все это устройство выглядело бедно и непривлекательно. Однако число прихожан росло. Наращивался и доход церкви…

Штукатурщики давно уже приготовили стены к росписи. «Идейную установку» мысли и направление подсказывал Перинину сам поп.

— Вот что, Галактион, ты должен понять основу основ, — говорил он при составлении плана работ по росписи стен, — мы живем в такое время, что надо знать, что и как изображать. Древнее иконописание теперь молящихся не устраивает, оно годно только для музеев. Нужна модернизация!..

— Ясно, — отвечал Перинин.

— Скажем, ни к чему образа таких когда-то модных святых, как Серафим Саровский, Тихон Задонский, Анна Кашинская и иже с ними, мощи которых вскрыты большевиками, святые покровы сняты и ничего, кроме гнилой трухи, к стыду церкви, там не оказалось. А нужно писать на этих вот двух каменных столбах святых деятелей княжеского рода: Владимира Киевского и Александра Невского. Это будет верующим понятно и неверующим приятно. История в увязке с религией придаст вере прочность и устойчивость.

— Ясно. И очень умно. Еще что?

— Теперь о росписи стен, — продолжал поп. — Красок не жалеть! Надо больше яркости, чтобы глаза раскрывались и в душу западало. И никаких двунадесятых праздников расписывать не будем. Продумай и набросай сначала угольком сюжеты или композиции, как