Славный дождливый день - Георгий Михайлович Садовников

Соседка между тем не унималась, переходила с коротких волн на длинные, точно в нее вселился весь воющий эфир в самую пору пик, когда он так и забит голосами. Появись новая радиостанция, и для нее не хватит места, такая там толчея.

Наконец я тронулся дальше. Но соседка не отставала, пошла рядом, перебирая руками планки штакетника.

— Андрюшка-то, видели? — сказала она сразу, едва мы отдалились от террасы настолько, чтобы ее не было слышно.

Я открыл было рот, но тут же захлебнулся, — Транзистор окатил меня с ног до головы водопадом сведений.

— Синяки не проходят, — лилось из соседки, — все героя корчит из себя. Мол, в газетах напишут, и тогда подавай то да се. Но он еще себя покажет. Продемонстрирует с другой стороны. Тогда помянете меня, да будет поздно.

Но вскоре она уперлась мячами в тупик, а я пошел своей дорогой. Забор качнулся под ее тяжестью, планки заскрипели. Она рвалась за мной.

— Вы от него подальше, — крикнула она напоследок и вложила в голос всю свою беспомощную ярость перед забором, отрезавшим ее от свежего клиента.

Вернувшись из столовой, я полистал записи, потом прихватил махровое полотенце и отправился на пруд. Его поверхность походила на роскошный луг, усеянный цветами. Воды не было видно, столько торчало голов в разноцветных резиновых шапочках. Среди них безнадежно дрейфовали затертые лодки, опрометчиво вышедшие в плаванье, когда еще имелась полынья.

Головы собрались сюда со всех окрестных поселков, а моя, очевидно, явилась последней. Я долго носил ее по берегу, отыскивая свободное место, прежде, чем бросить ее в эту кучу-малу, чтобы и она немного покачалась там, на волнах, следовало раздеться. Но пляж был плотно усеян телами.

Каким-то чудом я разобрал в этом хаосе высокий голос Жени. Она звала меня на свою территорию, которую захватила, расстелив одеяло. Это было широкое одеяло верблюжьей шерсти, просторное, как армейский плацдарм, на котором нашлось местечко и для моей туши.

Женя сушилась, лежала вверх животом, сверкая каплями воды, прикрывшись лоскутками купального костюма, насколько это еще позволяло употреблять хотя и с огромной натяжкой очень громкое слово «костюм». Но на пляже их было более, чем достаточно, этих трех ярких кусочков материи. И зато нагое крепкое тело было доступно воздуху, солнцу и здоровому глазу художника. У Жени было именно такое тело, — оно рождало в мужчине художника. Вот разве что на ее бедрах вздулся первый жирок, этакие две пухлые подушечки. Может, именно поэтому хотелось взять кисть и краски и убрать этот излишек. Разумеется, на полотне.

Я расстелил рядом с Женей свое полотенце, оттягав кус чужой земли. Но владельцы этого участка резались в карты, и аннексия размером в автономную область прошла незаметно. Тогда я сбросил брюки, сорочку, и, оставшись в плавках, рухнул под солнце. Это был мой первый выход на воды в нынешнем сезоне. Он нуждался в ритуале.

Уложив подбородок на руки и блаженно жмурясь, я поискал взглядом Андрюшу. Он махал мне со средины пруда. А затем подплыл, отряхнулся, точно щенок, рассыпая брызги, и прилег на одеяло.

— Я-то думал, нефтяные разводья. А это твои синяки на поверхности пруда, — сказал я шутливо.

Он шлепнул меня по спине холодной мокрой ладонью. Эта месть вполне возмещала тот моральный ущерб, который я ему нанес, потому что мое белое изнеженное тело мигом покрылось мелкими пупырышками, как кирза.

Мы лежали бок о бок, на животе. Он уже загорел, а моя спина рядом с ним белела сметаной…

«Почему мой сценарий забуксовал, попал в затор?» — подумал я, глядя на муравья, волочившего на себе ствол дерева. Вернее, это был всего лишь кусок сухой занозы. Но муравей сего не знал и тащил тысячелетнюю секвойю, Ну да, затор-то понятен: я дошел до самого щекотливого места, и тут желателен компромисс. Вроде бы но очкам мы выиграли схватку с Сараевым, но директор студии попросил кое-что «написать помягче… закруглить углы»…

Это была его неофициальная «личная просьба», поэтому директор вышел из своего кабинета и отправился к подчиненным сам. Гора нуждалась в Магометах.

Мы находились в монтажной, я пристроился на подоконнике среди металлических коробок с проявленной пленкой, а режиссер Николай сидел за монтажным столом и, ввинтившись взглядом в крошечный экран, просматривал отснятый материал. Это занятие не мешало ему выговаривать мне за мою инертность.

— Надо было со всей журналистской прямотой стукнуть по столу кулаком: «Товарищ директор, вы не правы! Прислушайтесь к голосу времени!» — поучал он меня под сдержанное хихиканье девчонки-монтажера.

При своем среднем возрасте Николай слыл одним из патриархов местного телевидения. Говорят, будто бы в незапамятные времена наша студия начиналась с любительства — с деревянной камеры и комнаты в пищевом институте. Потом будто бы на ее самодельный огонек-глазок слетелись два-три журналиста, один фотограф и совсем юный артист, он же Николай Думенков… И будто бы областное начальство многое позволяло первопроходцам здешнего эфира, мол, пусть учатся на своих ошибках… С тех пор многое изменилось, город получил типовую студию с «настоящей вышкой», теперь ее волны раскатывались по области, из края в край, а коли так, начальство взяло бразды правления в свои руки, «инициатива снизу» сменилась «инициативой сверху». И только Николай сохранил свой прежний романтический энтузиазм.

— У меня не тот характер. Не тот кулак, — сказал я. — И вообще не умею творить коллективом. Я или делаю все сам. Или валю на плечи других.

— Очень плохо, Будем бороться с этим недостатком. Освобожусь, расскажу, как вместе трудились Маркс и Энгельс. Герцен и Огарев, тоже пример.

— А братья Аяксы? — спросил я с невинным видом.

— Можно и об Аяксах, — согласился он, не поведя и бровью.

Девочка-монтажер зажала рот.

Тогда-то открылась дверь, и вошел директор.

— Превосходно! Редакция юмора тоже здесь, — сказал он, имея в виду меня.

— И сатиры, — многозначительно уточнил Николай.

— И сатиры, и сатиры, — успокоил его директор. — Ух, какие мы принципиальные! А сами-то формалистов да буквоедов не переносите на дух, не так ли? — спросил он лукаво.

Но моего режиссера смутить не так-то просто.

— Это не формализм, если исходить из последних событий, — возразил Николай.

— Если вы имеете в виду свой фельетон, то и я, и главный редактор поддержали вас, отстояли вашу идею. С этим известием я к вам и пришел, — сказал директор. — Однако у меня к вам, братцы, личная просьба: вытрезвителем не очень-то увлекайтесь, сделайте этот сюжет покороче, помягче что ли. Овальней! Пусть не слишком царапает глаза. Ну вы, люди профессиональные, знаете, как и где повернуть…