Белая мгла - Абдулла Мурадов

в комнате, но она была какой-то другой. Ага, пол вымыт и блестит, точно отполирован. Книги собраны со стола, с пола и аккуратно сложены на полках. Кровать, которую я, хорошо помню, оставил неубранной, преобразилась, будто к ней прикоснулись руки волшебницы: постель аккуратно сложена, накрыта покрывалом, подушка взбита — стоит пухлой треугольной пирамидой. Ясно, здесь кто-то побывал. Хозяйка при всем старании столько работы сразу не проделает — возраст не тот. Я решил пойти к тетушке Марьям и расспросить ее. Шагнул было к дверям и встретился с ней на пороге. Она загадочно улыбалась.

— Приходили к тебе две девушки. Красивые. Говорят, ты у них тетрадку какую-то брал. Хотели вместе с тобой позаниматься, да тебя дома не оказалось. Я думала, ты скоро вернешься, отперла твою комнату, чтобы они подождали — не на холоде же им стоять, — и ушла к себе. Ждали они тебя, ждали да и затеяли эту уборку. Пришла одна ко мне, ведро попросила, таз взяла… Хорошие девочки. Мне они понравились. Видишь, в какую игрушку комнату превратили.

— Это, наверно, Энегуль с Гульнарой, — предположил я.

— Они и есть. Обещали еще прийти, погладить все, когда просохнет. Вот бы одну из них тебе в невесты! Я бы сватьей заделалась.

— На одну не согласен — обеих сразу, — сказал я.

Повесил пальто на вешалку и, упав на кровать, задрал ноги на спинку. Старушка укоризненно покачала головой, вышла, потихоньку притворив за собой дверь.

"Девочки, кажется, начинают меня жалеть", — подумал я. Это говорит не в мою пользу. Неприятно, когда ты достоин жалости. Конечно, разве они не замечают, что я хожу в последние дни как в воду опущенный? Рубашки на мне будто изжеванные, не поймешь какого цвета. Словно я в них уголь грузил. Некогда было своим туалетом заниматься — работал. В последнее время бросал в чемодан ношеную рубашку, выбирал из кучи ту, что почище. Мне сделалось не по себе, когда представил, как девчонки перебирают мое заношенное белье. Черт их принес! Кто их просил порядок у меня наводить! За собой бы смотрели. Сейчас жалеют. Потом высмеивать начнут. Ты же не хочешь стать посмешищем среди своих сокурсников, братец Дурды? Надо взяться за себя серьезно, нельзя так опускаться. Подумаешь, у кого не бывает неприятностей. Дружат с детства, потом расстаются, влюбляются в других. Такова жизнь, как говорят французы.

Я опустил занемевшие ноги на пол, закрыл глаза. Слышал, как открылась дверь и кто-то вошел, долго и старательно вытирал о тряпку ноги: иначе теперь грех ступить в мою комнату. Я чувствовал, что кто-то приблизился ко мне. Видать, я уже вздремнул, потому что никак не мог открыть глаз, пока не ощутил толчков в плечо. Около меня, улыбаясь во все лицо, стоял Ораз. Я сел и потянулся зевая.

— Мы сегодня идем в театр. Взяли билет и тебе. Если хочешь, пошли, — сказал Ораз.

— У меня нет денег на ваш билет, — пробурчал я.

— Что за разговор, хан! Мы же не исключили тебя из нашей коммуны! — засмеялся он. — Хотя, прямо сказать, ты того заслуживал.

Я помедлил с ответом, чтобы не выдать распирающего меня восторга и не уподобиться ребенку.

— А на какой спектакль? — спросил я как бы между прочим и снова зевнул, прикрыв ладонью рот.

— Приехал Ленинградский оперный театр. Дают "Иоланту". Говорят, прекрасная вещь!

— Что ж, пошли, — сказал я, направляясь к вешалке за пальто.

— В таком виде? — спросил Ораз, смешавшись.

— А по-твоему, надо обязательно нацепить "бабочку"? — съязвил я и, оттянув двумя пальцами его галстук-"бабочку", шелкнул его по кадыку.

— Брось свои глупые штучки! — возмутился Ораз, пунцовея. — Скорее переодевайся, мы можем опоздать.

Я вытянул из-под кровати чемодан и раскрыл его. Вот ведьмы! Ни одной рубашки не оставили.

— Придется тебе подождать, пока поглажу, — объявил я и, выдвинув ногой из-под стола табуретку, подтолкнул ее к Оразу.

Контролер, проверив наши билеты, показала места. Свет в зале уже погасили, люди торжественно притихли. Едва мы сели, вступил оркестр. Огромный бархатный занавес заколыхался и пошел в стороны. На сцене стоял средневековый замок. Настоящий, из глыб серого гранита, с грозными башнями, с могучими стенами, в которых зияли бойницы. Я впервые был в опере. Вскоре я и вовсе позабыл, что предо мною всего лишь декорации. Восторг и волнение охватили меня…

Иоланта… Молодая девушка, красавица, резвится в кругу подруг возле бассейна. Из раскрытых пастей каменных драконов бьют вверх серебристые струи воды, звеня, падают в бассейн… Иоланта играет со сверстницами на лугу, плетет веночки из полевых цветов. Она слышит жаворонка в небе, чувствует, как сладостно пахнут цветы, но не знает, какие они, как выглядят, какого цвета. Она разговаривает с придворными, но не видит их. Она даже и не догадывается, что их можно видеть, считая, что все люди такие же, как она… Чтобы Иоланта не узнала невзначай о своей слепоте, ее держат в отдельном роскошном дворце, специально для нее выстроенном, и вся прислуга, все придворные живут одной лишь заботой — девушка не должна узнать о настоящей жизни. Иоланта живет, не зная, что такое небо, река, лес. Ее мир — пределы дворца.

Вдруг я вспомнил Донди. Я почему-то подумал, что между Иолантой и Донди много общего. Из-за слепоты Иоланта не может увидеть света. Донди тоже жила все время как слепая. Отец держал ее взаперти. Самое большое, что могла тогда знать Донди, — это школа, наш канал, по берегу которого она проходила, и дом, такой же глухой и мрачный, как замок.

Зал наполнился музыкой, похожей на бурю. Вот храбрый рыцарь Роберто случайно оказался во дворце Иоланты. Он поражен красотой девушки, он страстно полюбил ее. Юношу мучит сознание, что Иоланта слепа и даже не знает этого. Роберто пытается познакомить свою любимую с подлинной красотой мира. Взволнованно рассказывает ей, как выглядит небо, как ярко солнце, как чарующи лес, река… Он обрисовывает ей словами все, чего она до сих пор не знала… И она словно бы прозрела, словно увидела и мир, и его самого, Роберто…

Когда Донди было трудно, ей тоже, наверно, должен был помочь такой отважный юноша, а ведь я и пальца о палец не ударил, чтобы вызволить Донди, спасти от тирании отца, от потемок предрассудков. Сейчас я самому себе казался простым ничтожеством по сравнению со сказочным Роберто, еще не понимая, что это искусство так возвышает нас над собой.

Когда мы вышли из театра, уже стемнело. Витрины магазинов светились неоновым светом. Крупными хлопьями падал снег. На остановке собралось много народу, мы