Жизнь зовет - Владислав Александрович Колчин

тревожно забил маленький колокол. Два мостовых крана, мерно гудя моторами, плыли к зачистному пролету. На крюке переднего висел громадный сталеразливочный ковш. Жаркое сиянье било из ковша, заливая своим светом частую сеть крышевых переплетов, мощные фермы крана, напряженное лицо крановщицы, без устали бившей в колокол. Захарыч властно поднял руку. Краны остановились. Закачался многотонный ковш. Вместе с Захарычем и Володькой Петр придирчиво проверил положение всех рукояток управления и, убедившись в готовности машины, сквозь сжатые губы скомандовал:

— Начинайте, Захарыч!

По его знаку, снова зазвонив, краны поползли и остановились над разливочной машиной. Второй кран подцепил крюком за петлю, наваренную к днищу ковша. Загудел мотор. Огненная пасть ковша медленно раскрывалась. С томительной медлительностью текли секунды. Казалось, что ковш застыл на месте, и только гул моторов убеждал в обратном. Но вот в напряженную тишину ворвался плотный, тяжелый шум. Сияющий ручей стали ринулся вниз, в раскрытую пасть разливочной машины. Нетерпимый блеск резанул по глазам. Петр зажмурился. Он слушал шум падающего стального потока и задыхался.

«Сейчас все стихнет, — сверлил мозг, — сейчас… Один лишь миг. Он или пойдет… или нет».

Шум льющейся стали смолк. Неуверенными шагами Петр ступил на площадку управления. Оглянулся на Захарыча, на Володьку. Оба стояли на заранее условленных местах. Энергично тряхнув головой, Петр нажал первую кнопку. В машине грозно заурчало. Она завибрировала, загудела. Затем, перекрыв газ, Петр включил компрессор. Стрелка манометра зашагала по ступенькам шкалы. Восемь атмосфер… десять… В груди Петра холодеет. Вспоминаются Володькины слова: «Атомная бомба». Да, машина сейчас, как атомная бомба. За тонкими стенками — тысячеградусная жидкая масса. Воздух — пружина. Его сжимают — он стремится раздаться. Он давит со страшной силой на жидкую сталь, на стенки бака, пробует прочность днища и крышки. Подозревают ли люди, с жадным интересом следящие за ним, что в машине сидят тысячи смертей? Лопни шов, сорвись с болтов крышка — и упругая сила веером разнесет огненную сталь по всему цеху.

Тишина. Только компрессор четким перестуком клапанов отсчитывает время. Стрелка манометра наползла на красную черту. Компрессор встал. Зажурчала вода к полостях кристаллизатора. Сейчас можно включать валки. Петр давит кнопку мотора. Рассеянно обегает глазами толпу. «Заметно выросла. Целое море голов. Груздев почему-то держит руку у галстука, словно проверяет, ладно ли он завязан. А вот и Пухович. Наигранный скептицизм свел его лицо в неприятную гримасу. Сиверцев по-прежнему стоял впереди. У него очень крупные глаза. И брови внушительно нахмурены. Что он думает сейчас?..»

Что это? Мотор валков не отозвался на команду кнопки, валки не двигаются. Петр соскакивает с площадки пульта. Захарыч опережает его. Они вдвоем проворачивают валки руками. Те плавно и медленно вращаются. Петр взлетает к пульту и снова с ожесточением давит кнопку. Нет! Мотор молчит. Что-то случилось. Он срывает крышку кнопки. Пробует перемкнуть провода. Но и это не помогает. Неисправность спряталась где-то в другом месте. Спокойный голос Сиверцева раздается над самым ухом:

— Что?

— Мотор не могу включить.

Петр оборачивается к главному инженеру и бросает тревожный взгляд на кристаллизатор.

— Стынет сталь…

С минуту Сиверцев думает. Глаза его устремлены в глубину цеха. На переносице ложится суровая складка.

— К стану, — решает он вслух и спрашивает, кивая на недвижные валки: — снять недолго?

Петр догадывается. По его знаку Володька и Захарыч, бешено орудуя ключами, отвертывают мотор и валки. Сиверцев с Груздевым разводят людей по сторонам. Подошедший кран бережно, словно ребенка, подхватывает начиненную страшной сейчас сталью разливочную машину. Захарыч с Володькой долго топчутся около нее, подстраивая ее жерло к калибру валков остановленного стана. Захарыч брюзжит, сердится.

— Язви тебя в печенку, — ругается он шепотом на непослушную громаду машины.

Потный, изрядно вымазанный Володька одергивает его:

— Чего ты, старый, лаешься?

— А ты, шпендик, прикуси язык-то, — злится Захарыч. — То ли, не видишь, каково?

Наконец Захарыч успокаивается.

— Готово, Кузьмич, — возбужденным шепотом докладывает он.

Петр обращается к Сиверцеву.

— Можно начинать?..

Сиверцев разрешающе кивает головой Груздеву, тот машет рукой стоящему у пульта машинисту.

Дюжий машинист заученным движением переключает на пульте рычаги. Разливается трель звонка, и валки стана трогаются.

Неторопливо и уверенно погромыхивают муфты сцепления стана. Петра снова сковывает напряжение. Приглушив дыхание, он резко рвет рукоять заслонки, откидывается назад, силясь увидеть, как вырвется из кристаллизатора багряная, но уже твердая сталь.

Чудо свершилось просто. Багровая змейка неслышно скользнула из сопла разливочной машины, дрогнула в секундной задержке, а потом юркнула в калибр валков.

Все развернулось с быстротой молнии. Гремел стан. За валками неслась, извиваясь на полу страшной огнедышащей змеей, раскатанная полоса. Она все растет и растет в длину. С каждой секундой все новые и новые метры, вытягиваемые валками стана из кристаллизатора, толкают ее все дальше и дальше. Вот ей стало тесно на становой площадке. Голова змеи скользнула к главному проходу. А валки все жуют и жуют щедро подаваемую соплом кристаллизатора огненную пищу.

Сиверцев сурово нахмурился, замер весь. В немом напряжении следит за вытанцовывающей по главному проходу змеей. Посторонних там нет. Это хорошо. У стен стоят опытные вальцовщики с клещами. Чуть что не так, и змея беспомощно забьется в их могучих руках. Но она коварна. Она находит положение, в котором люди бессильны справиться с ней. Уткнувшись на полном ходу в выступ пола, она стремительно бросает свое гибкое тело вверх. А валки посылают вперед все новые и новые метры стремительной гибкой стали. Запертая своим концом в препятствие, она взбегает огненными кольцами под фермы крыши. Мостовые краны, тревожно названивая, расползаются к дальним углам цеха. Вальцовщики разбегаются. Со взбесившейся сталью шутить нельзя.

Сердце Петра готово вот-вот выскочить. Все пропало! Как он не предвидел такой катастрофы! Каким жалким кажется он сейчас себе рядом с разбуженной им стихией. Ни одна рукоятка из десятка собранных на пульте не сможет остановить неудержимый бег стали. Он об этом даже ни разу не подумал. Действительно! Как прервать процесс? Лицо Сиверцева похоже сейчас на маску. Остро прищуренные глаза ловят каждое новое движение огненной полосы. Вот, безудержно ширясь, одна из ее петель метнулась к становой площадке. Вот она подползла к машине, захлестнула ее, бросилась к валкам стана. Горячая сталь поползла к стойке клети. Вздыбилась. Коснулась валков. Те подхватили ее. Туже втискивается она между валками. Сиверцев резко и повелительно машет машинисту. Тот молнией бросается к пульту. Но поздно. Втиснувшись в узкую щель между валками, сталь заклинила их. Раздается страшный хруст. И стойка клети, словно срезанная, медленно валится на пол. Лишенные опоры валки отбрасываются в сторону. Все стихает…

Пятная грязью свежий излом, Захарыч дрожащими пальцами ощупывает