Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов

— Кто тебе позволил бросать рабочее место?.. За нарушение дисциплины отстраняю от руководства цехом!

Савелий молчал и, опустив голову, тупо, непонимающе разглядывал бинокль, разбитый пулей. Бинокль свисал с левой стороны груди, там, где судорожно билось… и могло бы не биться сердце.

XI

Жарков вновь вернулся на мартен — работал, вместе с Грудкиным, подручным у старого сталевара Климентия Мохова, под началом обер-мастера Дреймана. Он без ропота смирился со своей «отставкой»: она казалась ему естественной расплатой за партизанщину.

Неожиданно на мартен зашел член завкома Федотов и сообщил, что Жаркова срочно требует к себе Бабак. Дома Липа, почему-то подумав о суровом наказании, ожидающем мужа, сунула ему на дорогу узелок с едой. Да и сам Савелий, когда трясся на обшарпанном трамвайчике, стал склоняться к этой безрадостной мысли.

Бабак встретил угрюмым взглядом исподлобья, даже не поздоровался, а велел тотчас же следовать за ним. Растревоженный не на шутку Жарков долго шел длинным и душным коридором, мимо бесчисленных дверей, пока наконец Бабак не втолкнул его в комнату № 19, с меловой надписью на двери «Чокпрод»[1].

Комната была довольно обширная. От хлебного мешка, стоявшего в дальнем углу, в воздухе настоялся слегка затхлый амбарный запах. Множество людей в щеголеватых френчах и новеньких гимнастерках сидело за столами, щелкало на счетах, перебирало папки, заполняло цифрами какие-то ведомости. То и дело выбегали исходили люди в штатском с портфелями, иные с патронташами вперехлест на груди и револьверными кобурами на боку. Почти беспрерывно звонил телефон на самом большом столе. Тогда усталый, с набрякшими веками человек в кожанке, который сидел за ним, не глядя брал трубку, прижимал ее плечом к уху и что-то говорил отрывисто, между тем как руки его продолжали перебирать вороха бумаг. Здесь же, сбоку стола, сидел человек: смуглое, в оспинках, лицо, черные, с синеватым отливом, жесткие волосы.

При общей суете этот человек особенно поразил Савелия своим спокойствием и какой-то домашне-беззаботной позой: он сидел, заложив ногу за ногу; на его остро выставленной коленке покоилась кожаная фуражка с красной звездой; в одной руке он держал дымящуюся трубку-носогрейку, другой часто поглаживал снизу вверх отросшие усы, словно они мешали табачным клубам вырываться изо рта.

Бабак подвел Жаркова именно к этому человеку, одетому в простую гимнастерку с выгоревшими белесыми плечами, а не к начальнику в кожанке, как это следовало бы ожидать, и представил его. Тот тотчас же поднялся с мягким скрипом своих юфтевых сапог.

— Так вот он, легендарный герой Сарепты! — весело, слегка хрипловатым и низким, с восточным акцентом, голосом проговорил он и тут же, до щелок сузив темные глаза, словно любуясь коренастым Жарковым, стал приговаривать: — Каков, каков молодец!..

Затем усадил Савелия на тот стул, с которого только что встал, а сам, с неразлучной трубкой, принялся ходить все с тем же приятным скрипом мягких юфтевых сапог между столом и окошком и, выпуская синеватые облачка дыма, сразу же вослед им как бы выталкивал отрывистые слова:

— Товарищ Жарков, мне стало известно: вы работали грузчиком на пристанях. Вас там знают. Вы должны помочь голодной Москве и питерцам. Положение на фронте создалось тяжелое. Белые захватили станцию Алексиково. Линия Царицын — Поворино перерезана. Не стало никакой возможности посылать составы с хлебом по железной дороге. Мы только что вернули обратно в город эшелоны. Богатство немалое! Пятьсот вагонов с пшеницей, сто восемьдесят со жмыхом, сорок пять с рыбой…

— Сорок девять, — поправил человек в кожанке.

— Да, сорок девять с рыбой. Кроме того, много вагонов со скотом. Все это надо перегрузить на баржи. Вам, товарищ Жарков, поручается организовать погрузку. Действуйте смело, энергично!

Савелий наморщил лоб и зашевелил губами.

— Вы, кажется, подсчитываете число эшелонов? — проницательно заметил его собеседник.

— Да, — кивнул Жарков. — Их, видимо, наберется двадцать.

— Двадцать четыре, — опять поправил человек в кожанке.

— Вот видите: двадцать четыре! — с гордостью подхватил южанин. — За какое время думаете погрузить, товарищ Жарков?

— Не меньше чем за полмесяца.

— За полмесяца? — Тот прикусил мундштук крупными желтоватыми зубами, отчего лицо сразу приняло мрачное недоброе выражение. — Нет, это не пойдет! — резко сказал он, выбросив над головой Жаркова клубчатый дым, похожий на разрыв шрапнели. — Нет, революцию не устраивают такие сроки! Хлеб ждут голодные рабочие. Решение может быть одно: все вагоны перегрузить за шесть-семь суток и отправить вверх по Волге.

Человек в кожанке на миг оторвался от телефонной трубки.

— Не слишком ли жесткий срок, товарищ Сталин? — заметил он.

— Нет, не слишком, товарищ Якубов. Мы, между прочим, для того и делаем революцию, чтобы невозможное делать реальным, возможным.

После этих слов Сталин сделал длинную затяжку и сквозь дым посмотрел на Жаркова требовательным, притягивающим взглядом. Невольно вздрогнув, Савелий тотчас же вскочил со стула и встал навытяжку. Сталин протянул ему тонкую костистую руку в черных сухих волосах, проговорил уже с доброй прищуркой:

— Идите, товарищ Жарков, и проявляйте инициативу… как и там, под Сарептой.

Савелий выполнил задание народного комиссара Сталина: перегрузка продовольствия из вагонов на баржи была завершена на шестые сутки.

Ночью огромный караван из тринадцати барж, под охраной бронекатеров Волжской военной флотилии, отплыл вверх, на Саратов. Жарков стоял в штурвальной рубке, рядом с капитаном Ромычевым, и ведать не ведал, что прежняя жизнь его уже осталась там, на берегу, и что отныне над ним простирала свою незримую власть эта вечная, как жизнь, Волга…

XII

…Приход старшего сына разом вывел Савелия Никитича из круга отрадных воспоминаний и вернул к действительности. Опять, только уже с обостренной силой, вспыхнула недоуменная обида: да как же это его, ветерана революционных битв, обошли обычным уважительным вниманием в день Первомая?..

Водка возбудила Савелия Никитича до предела. Он вдруг навалился на Алексея напруженным плечом и заговорил нарочито плаксивым голосом:

— Так-так, сыночек родной! Ты, значит, начисто списал батьку с корабля революции… Да напрасно, напрасно старался! Сам сознаю: намозолил всем глаза старый хрен, пора ему в тихую заводь!

Алексей взглянул искоса, пробормотал:

— Никто тебя никуда не списывал, отец. И вообще брось ты на себя наговаривать.

Савелий Никитич, казалось, только и ждал возражения.

— Ты мне тут не финти! — взъярился он, толкаясь плечом. — Ты лучше ответь с партийной прямотой, почему я негож стал? Отчего мне нынче на трибуне местечка не нашлось?

За столом все притихли. Стало слышно, как во дворе урчал перекипающий самовар.

— Что ж, я отвечу, коли ты сам недогадлив, — заговорил безжалостно Алексей. — Это я, я, собственной рукой, вычеркнул тебя из списка приглашенных. Почему, спросишь?..