Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

Однажды Анна впустила к себе в избу продрогшего Терёшу, приласкала и, накинув ему на плечи порожний мешок, взяла ножницы, остригла волосы и горячей водой вымыла ему над корытом голову.

— Ой, сирота, бедная твоя головушка! Ну, теперь скачи, конём, летай соколом!

Терёшина мачеха узнала, чьих это рук дело, и, злая, впопыхах прибежала под окна менуховской избы.

— Кто тебя, Свистулька, просил стричь чужого парня? У своих ребят под носом вытри!.. — и начала ругаться.

К её удивлению, на ругань никто не отозвался. Мимо проходила Степанида — Васи Сухаря жёнка; постояла, послушала Дарьину ругань, и, покачав головой, проговорила:

— Худенько бранишься, в Баланьине, видно, не умела, да и у нас ещё не обучилась. Ступай-ка отсюда прочь, а то у Менуховых ребятишки пошальнее Терёшки, возьмут да из окна тебя кипятком ошпарят. Анну не жди. Она у нас одна из всех никогда ни с кем не ругается.

Дарья подоткнула подол и, сверкая голенями толстых ног, лихо прошлась вдоль улицы. Дома напала на пасынка:

— Думаешь, остриг голову, так и рвать тебя не за что? Не радуйся: а уши-то на что! Дай-ка их сюда!..

«Ладно, подрасту ужо, и ты, Коротышка, не возрадуешься», — думал Терёша после очередной трёпки.

Невесёлое было Терёшино житьё. От безделья он брал старый, затупленный нож, выбирал у печки подходящее полено и щепал лучину. Мачеха молча наблюдала: что ж, пусть дерёт, лучина на растопку пригодится. Но вот Терёша из лучинок начинает делать крестики и втыкает их в щели между половицами. Рядом тут же из пустых спичечных коробок он строит церковь и на ней водружает крест из лучинок.

Дарье не нравится такая игра пасынка. Она догадывается и опять наскакивает на него:

— Ты чего это затеял?!

— Кладбище, — робко отвечает Терёша, невинно взирая на разъярившуюся мачеху, и добавляет: — Эта вот тятина могилка, эта мамина, а эта — тебе.

— Ах ты, сатанёнок! Вон из избы. Ты мне смерть ворожишь!

Терёша получает пинок и с рёвом выбегает на улицу. Крестики из лучинок трещат под подошвами, Дарьиных полусапожек.

Глаза у Терёши скоро просыхают. На улице, среди своих товарищей, в игре и шалостях он забывает об обиде и даже о том, что дома всегда поджидает его злая мачеха.

X

После смерти Ивана Чеботарёва Алексей Турка не находит себе покоя. Он лишился друга, про которого говорил: «У меня с ним лён не делён и отребье вместе».

Однажды Турка запил и, разгоняя грусть, ходил по деревне и уныло пел те самые песни, что пел раньше покойный Иван.

Он пропил все свои жалкие гроши и напоследок ре-шил сходить в село прогуляться.

…На пыльной улице попихинские ребята играют в бабки. Кон тянется поперёк улицы. Алексей Турка, слегка покачиваясь, подходит к ребятам. Бережно переступает кон, останавливается, роется в карманах. Найдя уцелевшую медную копейку, бросает её на дорогу:

— А ну, кто живей?!

Копейка катится и исчезает в пыли. Ребята гурьбой валятся, толкаются, колотят друг друга. Алексей смотрит на них и глубокомысленно рассуждает:

— Эх, вы, сосунцы! Вам ещё по десяти годов нет, а из-за копейки готовы глаза друг другу выдрать. Нехорошо, ребята! Вот у меня последняя копейка встала на ребро, а свет не без добрых людей; главное, чтоб человеку доверье было, захочу — буду сыт, пьян и нос в табаке. К чему деньги? Будь сам золото! — Увидев Терёшу, он подзывает его к себе, ласково улыбнувшись, спрашивает: — Безотецкой, сиротинушка, кто тебя так хорошо остриг?

— Менуховых ребят мама.

— Молодец баба, скажи ей от меня спасибо.

Турке пришло в голову сделать Терёше что-то приятное. Он держит его за плечо и говорит:

— Хошь, пряниками накормлю?

— Хочу! — обрадованно прискакивает Терёша.

— Ну, так пойдём со мной в село.

Бабки — бабками, а пряники — другой разговор. Он идёт рядом с Алексеем, заправски вышагивает, как взрослый, и изредка обдуманно отвечает на его расспросы.

— Мачеха-то тебя не бьёт?

— Маленько, не больно.

— Нисколько не надо. Чуть что — так ты сразу жалуйся мне, а я ей, Коротышке, дам жару. Хоть и не моё дело тебя оберегать, я никакая не родня, а тебе буду всё равно что заместо отца.

Они идут молча, прыгая по болотным кочкам и обходя трясины. Дорога как раз проходит поперёк болота, и Терёша попутно то и дело срывает и горсточками отправляет в рот переспелую голубику.

Лето выдалось сухое, ягодное. Алексею такое лето ни к чему. Когда сухо, то спросу большого на сапоги нет.

— С твоим отцом-то мы были крестовые побратимы-товарищи, — говорит Турка после некоторого молчания. — Ага, ты не понимаешь, что значит крестовые? Мы с отцом-то твоим крестами, как-то раз поменялись и побожились друг за друга всегда горой стоять. И вот скажу я тебе: в крест я не верю, а в дружбу с отцом верил всегда. Будь я на том месте, когда его били зимогоры, может, меня бы убили, а твой отец жив бы остался. Чуть что, ты от мачехи-то ко мне забегай, я тебе заступу всегда окажу.

— Ладно, дядя Алёша.

— То-то. Будь бойким. Сам никого не задевай и себя в обиду не давай. Тебя тронут раз, а ты дай сдачи дважды. Сам не в силах — я пособлю. Вот так и живи. — Поглядев на Терёшины ноги, покрытые болотной грязью, Турка спрашивает: — Зачем босой-то? Тут ящерицы, змеи бывают.

— А у меня сапогов нет.

— Как нет? Были, я помню, отец тебе из лоскутков шил.

— Тесны стали, мачеха их продала.

— Ладно, погоди: разживусь я — тебе сошью.

— Спасибо, дядя Алёша.

— Погоди, сошью — тогда и спасибо скажешь.

Обходя зыбкие места стороной, Алексей тяжело прыгает с кочки на кочку, Терёша, лёгкий в ходьбе, ему не уступает. Турка часто оглядывается на него, предостерегает:

— Гляди под ноги, чтоб на гадюку не наступить.

Болото прошли благополучно. А когда они вышли на грунтовую дорогу, гадюка не короче аршина, шипя, переползала дорогу. Алексей заметил её сразу.

— Вот как я их, Терёша, изничтожаю! — и, чуть наклонившись, с размаху голым кулаком ударяет змею в голову.

Терёша в испуге отскакивает в сторону, смотрит, как гадюка, извиваясь, кружится, не сползая с места. Турка брезгливо вытирает кулак о траву, говорит:

— Твой покойный отец всегда их сапогом топтал, а я кулаком не боюсь. Надо только на раз бить вот этим местом, кокотышками, и прямо в голову. Мне покойный дедушка говаривал, что от этого рука сильней бывает.

— А верно