Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 1

— Спасибо, мама.

— Погоди-ка… — Натуся медлила, не отходила от прилавка. Лицо ее сделалось задумчивым. Она наклонилась к контролерше, зашептала искательно. — Дорогая, милая! Можно еще пару? Я даже мерять не буду — у нас одна нога…

— Пожалуйста, — сказала контролерша. — Этот размер не очень берут… Но вы хотите такие же?

— Да-да, — подтвердила Натуся.

Контролерша едва заметно улыбнулась.

— Платите.

Натуся ринулась к кассе.

— Ты не возражаешь? — уже потом спросила она, когда пошли дальше по магазину, размахивая одинаковыми коробками. — Ведь все равно ты на свадьбе будешь в белых. А после… где нам вместе бывать? У тебя свое, у меня свое.

Больше ничего путного в этой Аладдиновой пещере не оказалось.

Но они еще зашли в отдел подарков, который помещался неподалеку, в соседнем здании. Натуся хотела купить подарок жениху, Пете. Что-нибудь изысканное, но недорогое: на дорогое уже не оставалось денег.

А что?

Она с унылой миной оглядывала прилавки — все эти жухлые галстуки, корявые сорочки, нелепые кашне… Набор носовых платков — нельзя, к слезам это… Янтарные запонки — фу… Вазочки, шкатулочки — это не мужское…

Над самым ухом Натуси вдруг заиграла музыка: «Пусть всег-да бу-дет солнце, пусть всег-да бу-дет небо…»

Очень странная музыка: металлические, отрывистые, тонкие звуки — будто из шарманки. Бывают такие детские шарманки: крутишь ручку, а она играет без конца одно и то же, одно и то же.

«…пусть всег-да бу-ду я».

Мужчина, стоявший у прилавка рядом с Натусей, расхохотался. От него разило винищем.

Но Натуся все же заинтересовалась:

— Что это?

Пьяный мужчина с готовностью щелкнул пружинкой: «Пусть всег-да бу-дет солнце, пусть всег-да…» — затренькало у него в руке.

— А что это? — удивилась Натуся.

— Зажигалка, — сказала продавщица, выложив на прилавок очень симпатичную вещицу, сверкающую никелем.

— Наша?

— Наша.

Натуся взяла зажигалку, осторожно нажала пальцем рычажок.

«Пусть всег-да бу-дет солн-це…»

Пьяный заржал, откинув голову.

Натуся не выдержала — рассмеялась вместе с ним. Очень уж забавна была эта вещица.

— Аня! — позвала она дочку, которая поодаль смотрела сквозь витрину на улицу.

— Что? — Аня подошла.

— Взгляни, какая прелесть… — Натуся снова нажала рычажок, и опять сыграла музыка. — Я куплю это Пете. Зажигалку.

— Мама… но ведь он не курит.

— Заку-урит… — посулил пьяный.

— Он не курит, — повторила Аня.

Натуся разочарованно положила зажигалку на прилавок.

Они вышли к остановке. Стояла длинная очередь.

— Куда теперь — на Кутузовский?

— Можно на Кутузовский, — согласилась Аня. Троллейбуса в виду не было.

— Погоди, я сейчас, — сказала Натуся.

Она вернулась в магазин и купила музыкальную зажигалку.

Свадебный кортеж должен был, по уговору, прибыть за невестой в четырнадцать тридцать.

Невеста была готова.

Она стояла у окна, опершись локтями о подоконник. Не потому, что высматривала в нетерпенье: их окна все равно выходили во двор, ничего не увидишь. А потому, что сесть ей было нельзя — изомнется платье. Аня уже целый час томилась у окна в такой вот неудобной позе. И чтобы не терять времени зря, читала горьковскую «Мать» на японском языке. Аня изучала японский.

А Натуся, провозившаяся полдня с подвенечным платьем дочери, сидела сейчас перед трельяжем и лихорадочно, торопливо делала себе лицо. Лицо еще было густо, будто сметаной, измазано кремом, а тут — телефонный звонок…

— Подойти? — спросила Аня.

— Нет. Я сама.

Запахнув халат, Натуся выбежала в переднюю.

— Да… я — у…

По телефону она выговаривала «я» как «мяу».

— Подожди… — Она дотянулась до двери и прикрыла ее плотней. — Ну, здравствуй… Что?.. Конечно, нет. У нас свадьба, ты же знаешь… И завтра тоже. Два дня…

В ее тоне было отчетливо высокомерие. Она говорила так, будто сама нынче выходит замуж. Именно за ней, Натусей, приедут сейчас три «Волги» с обручальными кольцами на дверях, переплетенными на олимпийский манер.

— Не знаю. Вряд ли… Ну, может быть, во вторник… Что? Я вас умоляю… Хорошо, передам… Послушай, мне очень некогда. Понимаешь?.. Да-да. Пока.

Натуся снова уселась перед зеркалом, сняла крем, стала пудриться.

— Тебя поздравляют, Анечка, все поздравляют, — сообщила она. — Это с телестудии.

— Спасибо, мама.

Натуся положила голубую тень выше век, черкнула карандашом уголки глаз, нарисовала губы. Все это она делала очень искусно, быстро, рукой безошибочной и вдохновенной.

В одной из косых створок трельяжа отражались стенные часы. На них было без четверти два. Теперь Натуся могла быть уверена, что все успеет. Ведь ей оставалось лишь одеться.

В другой створке была Аня.

Она по-прежнему сосредоточенно вчитывалась в свои японские… эти… фигли-мигли. Ее худенькая шея была напряжена, пальцы прижаты к вискам, а ресницы часто поднимались и опускались: будто она читала страницу не с боку на бок, а сверху вниз; или так и читают по-японски?.. Ресницы были длинные, густые.

Натуся перевела взгляд на среднюю створку зеркала. Увидела себя.

Что ж, а ведь у нее самой ресницы не хуже. Нет-нет, не хуже… И вообще, если говорить откровенно, совсем откровенно, — то она, Натуся, красивей своей дочери. Старше, конечно (кто с этим спорит?), — но определенно красивей. И вроде бы похожи они друг на дружку — соседи иногда их путают, — а все-таки она, Натуся, красивей. Лицо у нее тоньше, благородней, породистей, что ли… А у этих нынешних девчонок, почти у всех, есть какая-то грубоватость в лицах. Умны чересчур. Слишком учены.

Натуся, вздохнув, поднялась и сбросила халат.

— Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко!..

Гости требовали подсластить им питье. И хором скандировали это «горь-ко!».

Натуся, которая давно не бывала на свадьбах, заметила, что теперь кричат по-иному. Прежде орали в разноголосицу, тянули: «Го-о-орько-о!..» А вот теперь — отрывисто, дружно, молодцевато, будто на хоккее: «Шай-бу! Шай-бу!»

Хотя нынешним вечером — в первый свадебный вечер — за столом собрались весьма почтенные люди: мужчины с лысинами либо сединами, с брюхами либо незавидной худобой; достойные дамы в строгих платьях и с настоящими камнями в перстнях и серьгах. Но все они дружно требовали: «Горь-ко!» и Натуся кричала вместе со всеми: «Горь-ко! Горь-ко!..»

Жених и невеста повернулись друг к другу.

Натуся подалась вперед. Ей было очень интересно посмотреть, как они будут целоваться. Ее одолевало любопытство: умеет ли целоваться Анька, ее дочь?

Но застольный поцелуй новобрачных выглядел совершенной формальностью. Губы их лишь на секунду сблизились. Тем не менее все захлопали в ладоши и выпили за здоровье молодых.

Натуся залпом осушила бокал шампанского.

— Вы позволите?

Сосед справа галантно накренил бутылку.

— Ой, не знаю… Спасибо. Только немножечко.

Вообще-то Натуся, собираясь на свадьбу, твердо решила не напиваться. Это было бы неудобно: в чужом доме, среди чужих людей. И кроме того, она — мать невесты. Ей надлежит сегодня выглядеть не менее солидно, чем все эти грымзы в серьгах.

Однако сосед справа ухаживал за ней заботливо и настойчиво. Симпатичный такой дядечка: седой, а не лысый. К сожалению, Натуся не знала его имени и отчества. И не знала, кто он такой. Но уже определила, что он тут был один, в отличие от всех остальных, рассевшихся супружескими парами. И догадалась, что, может быть, его нарочно подсадили к ней, чтобы он за ней ухаживал, не давал ей скучать. Ведь Натуся никого не пригласила на свадьбу из своих. Родственников в Москве у нее не было. А звать кодлу со студии? Я вас умоляю…

— Друзья! — Владимир Игнатьевич поднялся с бокалом. В голосе его была торжественность. — Мы только что выпили за здоровье молодых. И мы еще сделаем это неоднократно. А сейчас позвольте мне произнести тост, обращенный к родительнице невесты, — дорогой Наталье Александровне…

Он еще долго говорил всякие приятные слова. Однако Натуся ничего не слышала. Она растроганно сморкалась в платок.

Аня выбежала из-за стола, обняла ее, расцеловала. А следом подошел Петя, облаченный в черную тройку, и тоже, немного смущаясь, поцеловал ее в щеку.

Она сама долила свой бокал и, благодарно кивая, выпила.

— Вы позволите? — тотчас поднес бутылку бравый ухажер.

— Да… то есть… А вы сами что пьете? — справилась она.

— Я пью водку. Водку, одну только водку и ничего, кроме водки.

— Да? — обрадовалась Натуся. — Тогда и мне водку. У меня от шампанского… голова ходит.

— Пожалуйста, Наталья Александровна. И вот рекомендую — салат. — Он налил ей водки, положил салата.