Годы юности - Бруно Саулит

class="p1">— А где же Верка? — сказал Роланд, притворившись удивленным.

— А мне какое дело! — махнул Топинь рукой. — Пускай уходит И вообще, у меня в этом году плохое настроение И костюм этот тоже… Все молчат, а он неудачный. Да разве лидайнский портной умеет шить! Придется везти в Ригу переделывать.

Некоторе время друзья шли молча, только снег тихо поскрипывал под ногами. Вдруг Топинь, освободившись от руки Валдиса, толкнул Роланда:

— Послушай, дай-ка сигарету, что-то мне тошно…

— Я больше не курю, — едва заметно улыбнулся Poланд.

— Ты спятил! — Топинь даже оживился. — Когда же ты бросил?

— Уже довольно давно, — уклончиво ответил Роланд. — Я никогда по-настоящему и не курил, только баловался, когда не получалось с алгеброй.

— Вот оно что! — покачал Топинь головой. — А теперь, когда с алгеброй все в порядке, ты курить бросил, а?

— Не совсем так.

— Ну, ну?… — не успокаивался Топинь. — А как же это было?

— Однажды меня поймал Калнынь, — словно нехотя начал рассказывать Роланд. — Думаю, нагорит мне. Скажет классной руководительнице или директору. Комсомолец, мол, а тайком покуривает. Калнынь никому ничего не сказал, только посоветовал перечитать роман Островского «Как закалялась сталь».

— И ты перечитал?

— Перечитал.

— Разве там есть что-нибудь о курении?

— В одном месте есть.

— Постой, — вмешался в разговор Валдис. — Я что-то не понимаю. Ты, Арвид, считаешься специалистом по литературе, а же знаешь Островского?

— Видишь ли, я занимаюсь поэзией в самом узком смысле этого слова. А роман Островского — это вообще-то проза!

— Да, о курении там есть. — Роланд сделал вид, что не заметил этого маленького отступления. — Когда Корчагин говорят комсомольцам о том, что у них слабая воля, кто-то из товарищей сказал, что и сам Павка такой же — он курит. У Павла в эту минуту в руках была папироса, и он бросил ее со словами: больше не курю».

— Вот молодчина!. — Топинь уже забыл о своих собственных невзгодах. — А ты что? — спросил он чуть погодя.

— Когда прочел, сказал, что я тоже больше не курю.

— То же самое надо бы написать о хвастунах. — заметил Валдис. — Как знать, может, кто-нибудь исправился бы!

— Точно, точно, — кивнул головой Топинь.

4

— Спокойной ночи, — сказала Бирута Валодзе, подавая Клаву свою маленькую теплую руку.

Клав подержал ее одну секунду, не больше, и молча наклонился.

— Почему вы стали таким странным? — мягко спросила Валодзе. — Новый год всегда надо начинать радостно, тогда весь год будет счастливым.

— Я и начал радостно…

— А теперь вы насупились. Должно быть, опять о чем-нибудь задумались?

— Я думаю о звездном морс и морской звезде, — ответил он низким, немного хриплым голосом.

— Вот как? — весело и звонко рассмеялась Валодзе. — Я об этом уже забыла.

— А я нет, — нахмурился Клав.

— Да забудьте же и вы! — Она стала вдруг серьезной… — Латинские окончания и склонения в самом деле ужасная вещь. В школе я часто их путала, и перевод получался до того забавным, что все смеялись.

— А почему вы теперь не смеетесь?

— Не морщите лоб, а то у вас слишком много морщинок. И вы становитесь похожим па старого Суну. Вот-вот влепите двойку!

— По моему предмету двоек обычно не ставят.

— Ну, тогда и нечего лоб морщить. Перестаньте! Понятно?… Вот так. — Она как-то смешно поклонилась и еще раз подала руку. — Теперь Бирута пойдет домой.

Бирута…

Он хотел произнести это имя вслух, по промолчал. Разве делаешь все. что хочется, и говоришь все, что хотелось бы сказать?

Ночь была прохладная и ветреная. Редкие облака мчались по низкому небу, но они не гасили звезд. Там, наверху. было звездное море, а Клав Калнынь думал о морской звезде.

Бирута. Бирута, Бирута…

В ту ночь для него началась весна.

Глава седьмая

Весна идет

1

Река еще покоилась под ледяным покровом, над заснеженными полями еще по-зимнему завывал ветер, поднимая метель. но, когда тучи расступались, па небе показывалась яркая синева и в воздухе улавливалось что-то новое, тревожное, неотвратимое.

Раньше всех это заметил Мейран.

— Весна идет, — сказал он Клаву, и казалось, что с этой минуты походка его стала бодрее, а взгляд — более острым. Потому что весна — это время года, когда у садовода больше всего забот.

«Весна идет». - повторил про себя Клав. Он сплел у себя в комнате и читал «Педагогическую поэму» Макаренко. Но сосредоточиться и вникнуть в прочитанное никак не мог. Что-то будоражило его мысли и чувства, до того будоражило, что ни для чего другого не оставалось места. Может, виною всему песка, а может, и нет, ведь не все вёсны одинаковы.

Иногда они начинаются с капели или бурных метелей, иногда с прикосновения к темно-русым косам, а иногда достаточно покружиться в вальсе па школьном балу. И именно поэтому жизнь кажется такой прекрасной, что она непостижимо многообразна.

Бирута…

Вместе с десятиклассниками она поздравила его с Новым годом. Пройдет немногим больше года, и десятиклассников уже не будет в лидайнской школе. А Бирута-Бирута останется, она еще встретит здесь много новых годов и много весен!

Бирута…

Почему он так много думает об этой девушке?

Клав опять взялся за книгу.

«Глупости!» — успокаивал он себя. Порою он даже сердился на себя за глупые мысли, но волнение все равно не унималось и жгло сердце медленным, злым огнем.

«Наверно, так должно быть», — покорно улыбнулся он, признавая свою слабость, но от этого ему не стало легче.

Каждый день он встречал Бируту Валодзе и каждый день боялся, что сделает что-нибудь неправильное, необдуманное, из-за чего потом придется краснеть. Была минута, когда ему хотелось взять Бируту за узкие плечи и сердито посмотреть в ее зеленые глаза, которые умели быть в одно и то же время и серьезными и веселыми. «Что ты делаешь со мной?» — спросил бы он так сурово, как это только возможно в двадцать пять лет. Однако Клав сдержался и ничего не спросил.

Чуть погодя он прикрыл глаза и стал думать о том, что хорошо было бы достать где-нибудь вороного копя. Непременно вороного, а нс гнедого или сивого. Посадить Бируту в сани и умчаться — все равно куда, только бы мчаться так. чтобы снег взлетал из-под копыт и белый вихрь бросал снежные хлопья на темно-русые косы.

Но и этой причуде не суждено было сбыться. Не суждено потому, что у Клава Калныня не было ни вороного коня, ни саней…

В другой раз ему захотелось весь вечер сидеть напротив Бируты, молча