Самшитовый лес - Михаил Леонидович Анчаров

Помолчали.

— Объявили потому, что осознали ограниченность обоих вариантов, — строго сказал учитель. — Это очень много… Это диалектика… Тебе не понять. Мал еще… В каждом явлении есть противоречие… Что такое противоречие, знаешь? Нет? Ну, хоть так: в каждой вещи есть для нас полезная сторона и есть вредная — и так и так, понятно?

— И так и так — понятно.

— Ну и расскажи, как ты придумал свой пояс… Только подробно.

— Да вы же сами сказали — и так и так.

— Ну и что?

— Ну, надо взять от двух поясов только полезное, а остальное не брать.

— Ну, а как ты взял, как? Другие же не взяли?

— A-а… вон про что, — сказал Сапожников.

Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.

— Насколько я понимаю, суть твоей выдумки в следующем: берутся две гибкие пластины разной длины и прикрепляются к двум стенкам плоского мешка из водонепроницаемой ткани.

— Можно из плаща сделать мешок, — сказал Сапожников. — Он резиной покрыт.

— Молчи… Получается плоский мешок, где две стенки состоят из гибких пластин.

— Можно в чемодан положить и ехать на пароходе, — сказал Сапожников.

— Да подожди ты с пароходом… Подожди! — сказал учитель. — Дальше… В случае нужды человек огибает вокруг талии короткую пластину, образуя круг малого диаметра, в то время как длинная пластина образует круг большого диаметра… Правильно я формулирую?

— Вы правильно формулируете… Мешок растопыривается — а в нем воздух. И надувать не надо. Только пробку завинтить. В большой пластине же дыра с пробкой на цепочке?

— Ну и как ты рассуждал, когда это придумывал?

— Как — рассуждал?

— Ну хорошо. Что тебе прежде всего в голову пришло? Взять пластины — одну длинней, другую короче…

— Нет, — сказал Сапожников. — Пластины я потом придумал.

— Потом?

— Ага. Я сначала разозлился. Шину велосипедную накачивал насосом. Долго очень… пояс надувать. Надо, чтобы он сам воздух всасывал, как велосипедный насос, когда обратно тянешь. И у насоса одна стенка от другой отходит… ну, поршень, а внутрь воздух всасывается… Дырку если заткнуть пробкой, то насос плавать будет… Ну а пластины потом… когда сообразил, что насос надо вокруг живота обогнуть…

— Так-так, — сказал учитель.

Хлюп-хлюп. Хлюп-хлюп-хлюп.

Они шли сквозь осеннюю ночь и очень боялись друг друга.

Учитель боялся, что мальчик спросит его: «А почему чересчур конкретное воображение — это дефект?» А Сапожников боялся, что учитель поймет, что он наврал, когда сказал насчет велосипедного насоса. Потому что главное было в том, что Сапожников разозлился. Насос просто подвернулся под руку в этот момент.

А разозлился Сапожников потому, что ему жалко было кукольников, которые бродили по Франции со своими деревянными человечками и всякая сволочь могла их обидеть, потому что они бедные и за них заступиться некому и спасти, а они ведь никому ничего плохого не сделали, а только хорошее. И тут он придумал, как он их спасет, когда они все плывут на пароходе, и сволочи и кукольники, все. И вдруг капитан кричит: «Граждане! Тонем! Пароход тонет! Спасательных кругов на всех не хватит! Спасайся кто может!»

И конечно, сволочи богатые расхватали все пробковые пояса, а кому не хватило, те начали надувать свои надувные. Дуют, дуют, а пароход тонет, а кукольники стоят кучкой и прижимают к себе деревянных человечков — и должны все погибнуть, потому что чудес не бывает. Ах, не бывает?! И тут Сапожников спокойно так открывает чемодан, и у него там весь чемодан набит плоскими широкими поясами, как у пожарников, в одном чемодане помещается целая куча этих поясов. И он говорит кукольникам: «Берите пояса». А они говорят: «Спасибо, мальчик. Нам ничто не поможет. Чудес не бывает». А Сапожников говорит: «Берите. Это конкретное чудо, и все рано или поздно объяснится. Это мне Аграрий сказал».

Они берут пояса и надевают на себя, оборачивая, конечно, вокруг тела. И вдруг все видят: как только пояс обернут вокруг живота, так он уже надутый, а если обратно снять — он плоский.

Тут все кукольники с радостью надели пояса, прыгнули в воду и поплыли, а сволочи дрались из-за пробковых и надувных поясов, потому что ихний капитан приказал им: «Спасайся кто может!» А кукольники плыли, плыли и поддерживали Сапожникова, потому что ему пояса не хватило, и они выплыли на берег к городу Калязину и обсохли на том берегу, где росло дерево самшит, только еще маленькое. Ну, тут залаяла собачонка Мушка, и миражи пропали. Сапожников закончил накачивать велосипедную шину, отвинтил насос, а на ниппель навинтил колпачок на цепочке. Вот как он изобрел спасательный пояс для того конкурса, про который им в классе объявил учитель. А остальное было просто. Надо было только сообразить, из каких материалов сделать пояс.

Как все это расскажешь учителю? Потому Сапожников соврал про насос, чтобы учителю было понятно.

— Может быть, основной принцип изобретательства… — сказал учитель, — это осознать в явлении главное противоречие и искать выход за пределами этого противоречия…

— Может быть, — вежливо поддакнул Сапожников.

Учитель вздохнул.

— Ну, иди, — сказал учитель. — Маме скажешь, что был со мной. Физику можешь сегодня не готовить. Я завтра тебя спрашивать не буду. Ботинки на печку не ставь. Кожа от высокой температуры ссыхается и трескается, потому что процессы, в ней происходящие… В общем, до утра так просохнут. И спать, спать! Почему ты галоши не носишь?

— Я их теряю, — сказал Сапожников.

Глава 6

Угловая скамья

— Внимание!.. Поезд номер сто одиннадцать Москва — Рига прибывает на пятую платформу… Внимание!

Сапожников смотрел на перрон и не торопился выходить.

Виднелись черепичные крыши незнакомого города, солнце проваливалось в черные тени между домами, и воздух, влетевший в опущенную фрамугу, был сырой и незнакомый.

Сапожников взял свой кошель с барахлом и стал пробираться к выходу — и вышел на солнечный перрон. Была вторая половина дня. Август.

Тут Сапожникова стали толкать, и покатились тележки с чемоданами — берегись! — и ему это было приятно.

Он не торопился и оглядывался. А потом узнал Барбарисова. Полнеющий человек в замшевой молниеносной куртке, с плащом через руку, он все вглядывался в проходивших, потом надел черные очки, и лицо его стало стремительным.

— Здравствуй, — сказал Сапожников.

Они обнялись, и Сапожников поцеловал его в щеку.

— Сними очки, — попросил Сапожников. — Не надо стесняться.

— Сейчас сядем в электричку и поедем в Майори, в пионерлагерь, — сказал Барбарисов. — Я захвачу дочку, договорюсь о лекции — я там читаю третьего числа, а ты пока посмотришь море. Там и пообедаем. А потом вернемся в Ригу.

— Да, да.

Они прошли через