Годы юности - Бруно Саулит

мы еще заживем!» — обещал юноша самому себе и ей, и минуты эти давали ему много силы.

Прошли недели и месяцы, и вот в одно утро, когда уже в парке запахло первой сиренью. Петер Суна нс встретил своей девушки. Он с минуту постоял на углу, но она не показывалось. «Наверно, уже прошла», — решил Крючок и побрел в университет, стараясь внушить себе, что это всего лишь случайность, что девушка прошла раньше или немного задержалась. И все же день был испорчен.

Она не пришла и на другое утро, хотя юноша прождал ее почти час и впервые пропустил лекцию. Она не пришла, и Петер Суна никогда больше не встречал своей любимой. Что ему было делать? Искать эту девушку? Но ведь он даже имени ее не знал!

Ждать на углу с утра до вечера?

Суна так и делал. Он ждал и искал, по напрасно — он нс нашел се.

В ту весну Суна сквозь свои очки все вокруг видел серым и бесцветным. Он еще больше осунулся, и временами казалось, что он махнет на все рукой и уйдет из этой каменной клетки, где невозможно найти человека, которого так жаждешь найти.

Cунa перенес и это.

Прошли годы. Возможно. Петер Суна нашел бы себе спутницу жизни, любовь ведь не всегда видит сгорбленную спину и близорукие глаза. Ио что поделаешь, если у человека такое странное сердце, которое не устает хранить в себе то. чего в действительности никогда и не было.

Когда умерла сестра Супы, учитель математики взял к себе ее сына — маленького ласкового белокурого мальчугана. Это были нелегкие годы, по Суна еще и теперь помнит то время. По вечерам, когда он проверял тетради, Клав подходил к столу и молча смотрел, как среди черных колонок цифр то тут, то там вспыхивают красные черточки.

— Дядя, почему там написано черными чернилами, а ты пишешь красными? — спросил однажды мальчик, тронув дядю за локоть.

Супа снял очки, положил перо и рассказал маленькому человечку, что красными чернилами он исправляет ошибки. Может, Клав понял, а может, и нет, но математик ночью долго думал о том, как много понадобилось бы красных чернил, чтобы исправить все ошибки в его жизни…

Стенные часы пробили одиннадцать. Шахматные фигуры лежат в пестром ящичке, их владельцу уже не хочется играть сразу черными и белыми. Он знает каждый свой хол. знает заранее, как ответит на пего, и от этого ему скучно. Долго ли человек может обманывать сам себя?

Радио говорит что-то о ста тридцати процентах. Суна выключает приемник. Он хорошо умеет вычислять проценты. но ему ясно одно: свою работу преподаватель математики не может выполнить на сто тридцать процентов. даже на сто один процент — и то нет. Он объясняет теоремы, заставляет учить формулы, спрашивает, ставит отметки и исправляет тетради Может, это сто процентов, а может, я нет, но уж. во всяком случае, не больше. То же самое способен делать любой другой, кто хоть сколько-нибудь знаком с алгеброй пли тригонометрией. А если так, то кому нужен Петер Суна? И если в одно утро он больше не встанет, разве на свете останется пустое место или кто-нибудь загрустит и почувствует, что ему не хватает старого математика?

Суна вздохнул и взял с полки стопку тетрадей. Учителя Суну можно заменить, но пока он дышит, он будет делать свое лицо. Он никогда не станет зря есть хлеб — нет, этого не будет.

Перед нам тетради десятого класса. Учителю Супе не надо смотреть на обложки, чтобы сказать, кому какая из них принадлежит. Вот эти прямые, немного заостренные, как бы упрямые цифры написаны Валдисом Абелитом. Абелит в математике не очень силен, держится более или менее на одном и том же уровне.

Вот легкий, грациозно-игривый почерк Инта Жидава. Напрасно искать в его работе ошибок. Цифры и формулы всегда послушны ему.

Маленькие, круглые, чуть неуверенно выведенные цифры… Это тетрадь Веры Ирбите. Девочки редко бывают хорошими математиками. Это Суна знает еще со школьных лет, но за прилежание и старательность на этот раз можно поставить четверку.

Топинь какой-то странный. Иногда он без запинки решает самые сложные задачи, не попадается даже в самые хитроумные ловушки, но порою смешивает совсем простые вещи и создает свою собственную математику, но она не имеет почти ничего общего с той наукой, которую когда-то изучал Петер Суна и которой сейчас обучает других. «Парень способный, но ветреный», — решает учитель и берет следующую тетрадь.

Выражение его лица меняется. Роланд Пурвинь, самый неспособный, несознательный ученик, — ну что он опять нагородил? Внимательно, строчка за строчкой, Суна следит за решением задачи. Ошибок, к его удивлению, нет только в самом конце Пурвинь забыл, что, кроме знака сложения, существует еще знак вычитания. Учитель просматривает работу Пурвиня еще раз, но сколько ни смотри, кроме ошибки в ответе, да и то по рассеянности, ни к чему больше не придерешься. Пурвинь, наверно, опять списал. У кого?

Суна хорошо помнит работы Жидава, Абелита и Топиня. У них ход решения немного другой. Значит, у Инерауда. Оба мальчика в классе сидят рядом.

Старый математик неторопливо отыскивает тетрадь Инерауда и принимается просматривать задачи. Да, это та же группа, что у Пурвиня. И первые строчки решения совершенно совпадают. Затем Суна сдвигает брови, макает перо в красные чернила и начинает черкать. Инерауд перепутал сумму квадратов двух чисел с квадратом суммы. и решение у него получилось неверное.

Суна откладывает работу Инерауда и опять берется за тетрадь Пурвиня. Значит, он не списал, это ясно, но как Пурвинь смог самостоятельно решить эту трудную задачу?

К Пурвиню у учителя нет никакого доверия, но математику ведь не важно, что думает он сам или кто-нибудь другой, а важно, что написано черным по белому.

«Все может быть. — говорит себе Суна и ставит Пурвиню красную четверку. — Бог с ним, разве мне жалко?»

Покончив с тетрадями. Суна раздевается, гасит свет и ложится слать.

3

Первая четверть учебного года окончилась. Учительница Валодзе раздавала десятому классу табели.

Как всегда, у Инта Жидава по всем предметам пятерки. Как всегда, у Валдиса нет троек. Так это было всегда, и в этом нет ничего удивительного. Удивительно другое. В классе, в котором всегда несколько человек имело двойки, на этот раз нет ни одной неудовлетворительной отметки.

На педсовете директор Калван объяснил это ростом сознательности: в десятиклассники собираются перейти в одиннадцатый класс, а хорошие знания очень пригодятся при поступлении в высшее