Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

легкой походкой прошлась по комнате, расставляя стулья, складывая что-то на столе. Бумага шуршала под ее пальцами, тихо звякнула чернильница.

Наведя в комнате порядок, Анна остановилась около кровати. Николай открыл глаза.

— Тебе пора уходить? — спросил он.

— Нет, побуду с тобой.

— Видишь, как мне не везет, Аннушка! — Николай виновато улыбнулся. — Такой здоровенный дяденька, а стал кисель киселем.

— Заболеть каждый человек может.

— Да, но в такой момент… Ты только представь себе, какие горячие денечки начнутся теперь на заводе. И без меня…

— Главное сделано тобой.

— Главное? А что такое главное и что такое не главное, Аннушка? Разве втулка — это все? Нет! Я догадываюсь, какая еще цепь неразрешенных проблем потянется за нею… А я не успел даже сделать чертеж. Вдруг в расчетах ошибка?

В каждом слове Николая слышалось: «Успею ли?», и Анна подумала: «Неужели он все знает?». Она содрогнулась. Это было слишком невероятно. Тогда бы его мысли замкнулись вокруг болезни. «Нет, — решила Анна, — он ничего не подозревает».

— Ты говоришь, тебе нужен чертеж? — спросила Анна. — Это очень важно?

— Да, на чертеже сразу станет ясно, насколько верны сделанные мною расчеты. Графическая проверка. Ну, и наглядное представление о конструкции.

— Я бы не смогла сделать? — робко спросила Анна.

— Ты? — Николай ласково коснулся ее руки. — Конечно, нет, Аннушка. Ты заметила, на доске лежит набросок? Так вот его нужно перенести на ватман со всеми расчетными данными. А расчет, кажется, на восьми страницах не уместился. Если бы ты была конструктором…

Кивком головы Анна подтвердила слова Николая.

— Тебе необходимо заснуть, — сказала она. — Сон восстановит твои силы.

— Я постараюсь. Но мне кажется, что и ты нуждаешься в отдыхе. Ты прямо из поликлиники? Приляг на кушетке. Чертежи с нее можешь сбросить прямо на пол.

— Я вовсе не устала.

— Нет, устала. Я по лицу твоему вижу.

— Хорошо, я лягу. А ты спи. И, пожалуйста, не разговаривай. Тебе это сейчас очень вредно.

Анна сняла туфли и прилегла на кушетку. Она раскрыла первую попавшуюся книгу, но не прочла ни строчки. Лежала и прислушивалась к тяжелому дыханию Николая.

Убедившись, что он спит, Анна спустила ноги, с минуту посидела неподвижно, а потом на цыпочках, в одних чулках, подошла к столу. Она включила настольную лампу и выключила верхний свет. Углы комнаты потонули в полумраке. Конус света, падавший из-под абажура, осветил часть стола, чертежную доску и голову склонившейся над ней Анны.

Стараясь не шуметь, Анна собрала с чертежной доски разбросанные листки с расчетами и чертежный инструмент. Переложив все это на стол, она наколола на доску чистый лист ватмана.

И долго стояла в раздумье.

Дело в том, что ей не приходилось чертить. Когда то в десятилетке ее учили обращаться с чертежным инструментом, но это было уже давно. Правда, она имела возможность наблюдать за работой Николая. Однако и здесь имелся явный пробел. Она обычно наблюдала не за тем, что он делал на доске, а за ним самим, за выражением его лица, за движением руки… Анна теперь крепко ругала себя за это.

Перебрав инструмент, Анна принялась изучать набросок чертежа. Многое на нем было перечеркнуто и исправлено, а вместо размеров стояли буквенные обозначения. От обилия линий у Анны зарябило в глазах.

В расчетах Анна совсем ничего не поняла. Она беспомощно оглянулась на Николая. Если бы кто-нибудь подсказал ей, с чего следует начать…

Подавив вздох, Анна положила набросок на чертежную доску рядом с листками расчета. Тут она заметила, что буквенные обозначения на листках и на наброске одинаковы. Да, так оно и было! Анна вспомнила слова Николая о необходимости перенести на чертеж данные расчета. Значит, ее догадка верна.

Анна каждую минуту затачивала карандаш, который часто ломался от первого прикосновения к бумаге. Угольник выскальзывал из рук, а линии получались кривыми. Циркуль вместо окружностей описывал спирали замысловатой формы. Измеритель дважды вонзился в ее пальцы. Анна охнула и с трудом удержалась чтобы не вскрикнуть.

Часто человек берется за непосильное для себя дело. Он, однако, может справиться с ним или не справиться, в зависимости от того, в какие обстоятельства будет поставлен. И непосильное порою легко делается исполнимым, если человеком руководит страстное желание и упорство.

Николай и Зина поразились бы, взглянув сейчас на Анну. От прежней мягкости не осталось и следа. Чуждая Анне холодная суровость преобразила ее лицо. Глаза сузились, уголки плотно сомкнутых губ опустились вниз. На щеках вместо ямочек выдавались бугорки сжатых челюстей.

…Николай проснулся, когда в комнате уже было совсем светло. Приподнявшись, он с изумлением посмотрел на согнувшуюся над доской Анну. Волосы ее были спутаны, губы выпячены трубочкой. Она часто терла глаза кулаком и старательно отмеряла ватман измерителем.

— Аннушка, — спросил Николай, — чем это ты занята?

— Ой, сколько я тебе бумаги перепортила, — отозвалась Анна уставшим голосом. — Мажу да рву, рву да мажу. А этот, кажется, без грязи. Сейчас покажу.

Она сняла лист ватмана с доски и, осторожно держа его в вытянутых руках, поднесла к Николаю. Она улыбалась смущенной, но ясной улыбкой.

Разве мог он сказать ей, что чертеж никуда не годится!..

— Отлично! — воскликнул он. — Это как раз то, что мне нужно. Я не ожидал этого от тебя! Когда же ты научилась чертить?

— О! — ответила Анна. — У меня вполне достаточно было для этого времени. — Она оглянулась на часы и описала в воздухе круг пальцем. — Вполне.

В десять утра за Николаем приехала машина скорой помощи.

XVII

Косторева поместили в палату для троих.

— Не повезло нам с вами, — сказал ему сосед по койке, одновременно с ним поступивший в палату.

— Почему?

— К Степановой попали. Молода, стало быть, неопытна.

— Ну это вы напрасно, — возразил третий обитатель палаты. — Я Степанову на себе прочувствовал. Да и другие о ней хорошо отзываются. Что молода — ничего не скажешь, но что за каждого больного душу отдаст — тоже верно.

Не успел Косторев еще прийти в себя после переселения в клинику, как в палате появилась Степанова. Она присела к нему на койку, взяла его руку и стала считать пульс. А потом принялась прослушивать, простукивать, прощупывать. Ничего не сказав, она в глубоком раздумье смотрела на Косторева.

— Ну, как мой плевритик? — спросил Николай.

— Ничего, — ответила Степанова, уходя из палаты, а спустя час вернулась в сопровождении двух сестер.

— Помогите больному пройти в процедурную, — приказала она сестрам.

— Нет уж, пока я еще сам могу ходить.

Николай отстранил сестер.

— Не бравируйте, — рассердилась Степанова. — И попрошу не вмешиваться в мои распоряжения.

Голос ее прозвучал жестко. Сестры