Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

вынужден был возвратиться домой. Он с трудом добрался до комнаты и упал на постель как был, в пальто и в кепке, почти теряя сознание. На лице выступили капли холодного пота, дыхание стало коротким, свистящим. Долго лежал он, приходя в себя, потом снял телефонную трубку и позвонил главному конструктору.

— Мд-а-а, — протянул Дмитрий Ильич, — плохо. Загляну к тебе вечерком.

Но еще задолго до вечера, в обеденный перерыв, приехали к нему Голубев, Ступникова и Чулошников. Голубев и Ступникова, конструкторы группы втулок, наиболее горячо поддерживали Косторева в поисках нужной конструкции шатунной втулки.

— И какой леший надоумил тебя отказаться от путевки на курорт, — проворчал Чулошников вместо приветствия. — Не человек, а загадка природы.

Он посмотрел на Николая тревожным взглядом и переглянулся со своими спутниками.

— Вы очень изменились, — подтвердила Ступникова, рослая девушка с крупными чертами лица. — Мы к вам врача вызовем.

— И вовсе не к чему, — возразил Николай. — Вы мне вот что сделайте: закончите расчет, который я начал, да заодно проверьте и начало. Голова у меня была точно в тумане, напутал, наверное.

— Какой расчет? — удивился Чулошников.

— У, брат! — Николай слабо улыбнулся. — Америка! Втулку я придумал для твоего вала такую, что любую нагрузку выдержит. Не веришь? А ты к доске подойди. Я там эскизик набросал. Все поймешь. Рассказывать мне сегодня трудно.

Чулошников, Голубев и Ступникова подошли к чертежной доске. Они долго рассматривали ватман, хотя поняли все с первого взгляда — так проста была мысль, изложенная в скупых карандашных набросках.

— Да-а-а, — протянул Чулошников, — голова у тебя, Коля.

— При чем же тут голова? — возразил Николай. — Работал я, искал. Ну, вот… и нашел.

— Дизелек мы теперь состряпаем!

Чулошников вдруг осекся и молча поглядел на Николая. Откинув голову на подушку, Николай тяжело дышал открытым ртом. Его широкая грудная клетка опускалась и поднималась часто, судорожно, с усилием.

— Здоровье поправишь, — неестественно бодрым голосом заговорил Чулошников, — тогда еще не такие дела делать будешь. Мы вот на партбюро вопрос о тебе поставим. Заставим на курорт поехать.

— С удовольствием! Если…

— Что?

— Да ничего. Что ты опять привязался? Идея втулки вам понятна?

— Понятна, — ответила Ступникова, — характер поверхности мы сегодня же установим.

— Не сегодня, а сейчас, — попросил Николай. — Садитесь за стол. Справочники на этажерке, линейка в столе.

— А как же с работой? За прогул…

— Я отвечу. Дмитрий Ильич поймет…

Вечером главный конструктор приехал вместе с парторгом отдела Сурковым.

— Ну, вот что, друг, — сказал Сурков, — валяться одному без всякого ухода — не дело. Давай-ка мы тебя в клинику устроим. А? Это совсем рядом. Там тебя живо на ноги поставят. И друзья к тебе наведываться смогут.

Николай, прикрыв глаза ладонью, подумал: «Дело идет к развязке! Из клиники я уже не вернусь». И, холодея, ответил вслух:

— В клинику так в клинику. Но тут дело такое. Я последнее время над втулкой работал. Вы взгляните, Дмитрий Ильич. На доске… там… набросок.

Главный конструктор подошел к доске. Николай приподнялся на локте, но приступ кашля заставил его откинуться на подушку. Он прижал ладонь к губам, а когда отнял ее, на пальцах была кровь.

— Плохо? — спросил парторг.

— Ничего… привыкаю.

Николай протянул руку к столу за папиросами и спичками. Сурков не спускал с него внимательных, настороженных глаз.

— Прогиб шейки… — произнес главный конструктор, поднося листок с наброском к свету и разглядывая его близорукими глазами. — Учет прогиба шейки… Любопытно. Так-с. Что же это тебе дает?

Николай пояснил свою мысль. Ему приходилось часто останавливаться, чтобы перевести дыхание, сердце билось тугими и болезненными ударами.

— Ну… поздравляю. Это, брат, большое дело. Это… проблема. Идея смела. И проста. М-да… Поздравляю!

После ухода главного конструктора и парторга мысли Николая продолжали вертеться вокруг втулки. Даже предчувствие надвигающейся катастрофы не могло отвлечь его. Слишком велика была радость достигнутого успеха. А что он действительно достиг успеха, лучше всего подтверждалось скупым признанием главного конструктора.

Николай продолжал работать, оставаясь в постели. Это было очень трудно. Приходилось держать блокнот перед собой, на весу. Опущенный на грудь, он казался тяжелым, затруднял и без того стесненное дыхание. Глаза горели, их заволакивало туманом.

Расчет был доведен до конца. Оставалась последняя, завершающая стадия всей проделанной работы — чертеж. Николай посмотрел на чертежную доску, как тонущий смотрит на близкий берег, от которого относит его упрямое течение, и опустил руку с блокнотом.

Темнело… Николай не догадался попросить Дмитрия Ильича и Суркова включить свет перед уходом. Теперь нужно было встать с постели.

Николай взглянул на выключатель. Расстояние до противоположной стены впервые показалось ему значительным. Он усомнился в том, что сможет преодолеть его. Но другого выхода не было. В темноте недомогание ощущалось особенно остро.

Он встал на ноги. Колени дрожали, сердце колотилось словно после бега. На кого он походил сейчас? На немощного старца?

Николай пересек комнату и включил свет. Ему пришлось прислониться к стене, чтобы дать успокоиться сердцу. Что-то страшное давило ему грудь, закрывая доступ воздуха. Николай глотал его короткими судорожными глотками.

Но, собравшись с силами, Николай не вернулся в постель. Нет, он не хотел поддаваться болезни! Он продолжал ходить по комнате, на ходу передвигая стулья, с остервенением делая ненужные усилия.

Этот поединок был прерван осторожным стуком в дверь.

— Войдите, — сказал Николай, но голос его прозвучал так тихо, что, видимо, не был услышан.

Перед глазами его пошли круги, в ушах нарастал шум. Ему удалось только добраться до кровати. Он упал рядом с нею, беспомощно разбросав руки.

…Придя в себя, он увидел склонившихся над ним Анну и Степанову. Анна держала стакан с водой, не замечая, что льет воду на пол.

— Можете вы встать? — спросила Зина. — Вы слишком тяжелы для нас.

С помощью обеих женщин он поднялся с пола и лег на кровать.

— Раскис, — шепнул он, виновато улыбаясь.

— Плохо?

Зина сосчитала пульс и вынула из кармана халата фонендоскоп.

— Давит? — она коснулась пальцем того места груди, где Николай ощущал стесняющие дыхание спазмы.

— Давит. Словно… картошкой подавился…

Зина заставила себя улыбнуться. Анна молчала, не сводя с лица Николая широко открытых испуганных глаз.

— Вот что, товарищ Косторев, — Зина оглянулась на Анну, — пора как следует заняться вашей болезнью. Мы вас положим в клинику, на коечное лечение.

— А вылечите?

— Что за вопрос! Конечно, вылечим. Не с такими справлялись.

— Соглашаться… Аннушка?

— Конечно же, — торопливо проговорила Анна. — Зачем так мучиться?

— Ну… хорошо…

— Значит, договорились? Так я побежала. Сегодня же все и оформлю. Ты остаешься, Анна?

— Да, конечно.

Николай лежал с закрытыми глазами. Он слышал, как закрылась дверь за Степановой, как Анна