Фундамент - Алексей Филиппович Талвир

Чего доброго, не поговорив с ним, Христов явится прямо на заседание парткома, волновался Мурзайкин.

В кабинет заглянул Альдиаров.

— Разрешите?

— Ну, конечно, Григорий Васильевич, что за формальности? — ответил Иван Филиппович и даже бодрым шагом пошел ему навстречу.

— Меня пригласили на заседание парткома, — сообщил Альдиаров. По его виду можно было догадаться, что такая честь ему не по душе.

— Ну и отлично! Выступишь, выскажешь свое мнение, отношение. Все будет в порядке! — подбодрил Мурзайкин инженера по технике безопасности. — Да, кстати, вчера вечером я обследовал жилищные условия рабочих, хотел и к тебе заглянуть. Потом подумал, чего зря время терять? Свои люди — и так все решим, договоримся.

Альдиаров без особого воодушевления кивнул головой и скрылся за дверью.

Было около десяти, когда, наконец, к Мурзайкину зашли Христов и Иштулов.

— А я уже начал думать, что Тодор Грозданович умышленно меня игнорирует, не заходит, — поздоровавшись, выговорил директор.

— В горкоме задержался, — объяснил Христов. — Вот, Иван Филиппович, с тяжелой миссией я к вам направлен: разобраться в сложившейся обстановке, во взаимоотношениях с главным инженером.

— Вот как! — удивился Мурзайкин. — А я-то полагал, что промышленный отдел обкома партии встревожен ЧП, имевшем место на нашем предприятии.

— Этим тоже, — подтвердил Христов. И пригладил рукой свои седые, но все еще густые и слегка вьющиеся волосы. — Кому же не понятно, что там, где руководители не ладят между собой, всегда страдает дело?

Мурзайкин стал обвинять Чигитова в том, что у него чемоданное настроение. Он, дескать, одной ногой здесь, другой — в Ленинграде. И похоже, собирается совсем туда бежать, так как, по слухам, жена строит там кооперативную квартиру.

Иштулов поморщился: все ведь знают, как Сергей Кириллович переживает, что жена не едет в Вутлан. А о том, чтобы бросить завод, он и мысли не допускает.

Но, чтобы преждевременно не вступать в пререкания с Мурзайкиным, Архип Прокопьевич многозначительно кивнул на настенные часы.

Христов охотно поддержал его:

— Да, пора, нас ждут товарищи. Пойдем, Иван Филиппович, там все вопросы и обговорим.

В парткоме было довольно многолюдно и шумно. От этого Мурзайкину вновь стало не по себе. Странно, что с некоторых пор здесь, на заводе, он стал вроде бы побаиваться людей. И знал почему: не верил в их доброжелательство, поддержку. Но чтобы подбодрить своих друзей, Иван Филиппович вошел в помещение парткома с высоко вскинутой головой и, подняв руку, весело крикнул, обращаясь ко всем присутствующим:

— Привет, товарищи! Утро доброе! Жаль только, что приходится его тратить на такое неприятное занятие. — И ни на шаг не отставая от Иштулова и Христова, сел рядом с ними за стол.

Уверенный вид директора и то, что он, а не главный инженер сидел рядом с представителем обкома партии, сделали свое дело: у одних поколебалась уверенность в торжество справедливости, упало настроение, у других оно, наоборот, заметно улучшилось.

Архип Прокопьевич, открыв заседание, коротко осветил вопрос, стоявший на повестке. На предприятии произошел несчастный случай: рабочий получил серьезные ожоги. Некоторые товарищи, обязанные следить за состоянием техники безопасности, вместо того, чтобы срочно принять меры по наведению в этом деле должного порядка, всю свою энергию направили на то, чтобы снять с себя ответственность за происшедшую трагедию и переложить ее на плечи другого. Так возник конфликт между группой инженерно-технических работников, принявший форму отвратительной склоки. Таким образом, виновные до сих пор не наказаны. А скандальные препирательства давно вышли за рамки служебных дел и крайне отрицательно сказываются на работе заводского коллектива.

Мурзайкин оглядел присутствующих: со многими он успел переговорить — одним намекнул на должностное повышение, другим пообещал квартиру. Третьи поняли и без того, что их директор — человек властного характера и в случае чего, сумеет воспользоваться своими властью и правами. Таким образом, его противники — Чигитов, Иревли, Саркамышев, Стемасов — окажутся в меньшинстве.

Иштулов еще не кончил говорить, а Мурзайкин, стараясь взять инициативу в свои руки, уже вскочил, чтобы сказать свое направляющее руководящее слово. И на парткоме он считал себя главным лицом. Архип Прокопьевич и Тодор Грозданович переглянулись, но решили в присутствии подчиненных не одергивать Ивана Филипповича. В конце концов главное не в том, кто первым выскажется. Мурзайкин закатил такую речь:

— Черным пятном на нашей партийной совести всю жизнь будет лежать этот трагический случай. Молодой человек, получивший ожоги, никогда не простит нам этого. Как же виновные смеют всячески уходить от ответственности за допущенное преступление? Да, да, я не оговорился — именно за преступление. Общественность всем этим крайне возмущена. Она пишет полные негодования статьи в многотиражку. Она требует сурово наказать главного виновника — Чигитова Сергея Кирилловича за безответственное отношение к своим обязанностям. Передовых людей нашего предприятия не устраивает такой технический руководитель. Он занимается не тем, чем следует, мало уделяет внимания своим прямым обязанностям. И нам известно почему — временным жильцом чувствует себя в нашем городе, всей душой он в Ленинграде, где жена строит кооперативную квартиру. Моральный облик главного инженера этими фактами не исчерпывается: на его месте другой не отходил бы от больничной койки пострадавшего, а он зашел один-два раза и успокоился. Не украшает главного инженера Чигитова и тот факт, что он уклоняется от своих священных сыновьих обязанностей. Его отец Пухвир Явушкин, можно сказать, бедствует, а Сергей Кирилл… а он не признает своего родителя, не оказывает ему материальной помощи. Жестокий, бессердечный человек наш главный инженер. Чему же он может научить своих подчиненных? Но больше всего меня возмущает другое: как ни странно, в нашей среде есть еще люди, которые способны его защищать, поддерживать. Я имею в виду прежде всего редактора заводской многотиражки Леонида Васильевича Иревли. Именно он проявил беспринципность и не напечатал фельетон о Чигитове, написанный талантливым инженером, постоянным корреспондентом нашей газеты Георгием Кокки.

Присутствующие, получив, наконец, ответ на свой вопрос — кто написал пасквиль на главного инженера, обратили взгляды на Кокки. Тот краснел, бледнел, наконец, не выдержал:

— Ну, чего уставились? Не видели?

— Видели, да не знали, — кто-то ответил за всех.

А Мурзайкин между тем продолжал:

— И нам известно, из каких соображений Иревли придержал статью — из приятельских. Я не хотел принимать его на эту должность. Еще тогда я сомневался, и, как видите, не без оснований, в принципиальности этого человека, а Чигитов мне назло взял его. Он-то знал, что делал. И его надежды на Леонида Иревли оправдались: рука руку моет…

Мурзайкин, полный благородного негодования, сел. Он был доволен собой, ибо давно усвоил, что самый верный способ защиты — нападение. Пусть теперь Чигитов и Иревли оправдываются. Им уже не