Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

Содрав с крыши несколько досок, Иван с помощью Турки сколотил гроб.

Приходила кривая Клавдя. Она омыла покойницу и поголосила над осиротевшим Терёшей:

Не взяла с собой тебя, дитятко.

Сиротинушка безматеринская,

Да на кого тебя мать оставила,

Во сыру ушла во земелюшку.

По деревне бабы пускали всякие слухи:

— От воспаленья печени скончалась.

— От побоев.

— Безменом пришиб, Копыто видел, этот не соврёт.

Клавдя, выгораживая брата, ходила по деревне и старательно рассеивала эти слухи:

— Скончалась, бабоньки, по своей воле, от простуды да от расстройства. Все в Марьином роду такие неживучие, все примерли.

Стояли крепкие заморозки. По мёрзлой дороге на дровнях везли на кладбище Марью. Нерадостен был Иван, перебирал он в памяти всё, что мог припомнить, и ничего утешительного не приходило ему в голову. Одна дума не слаще другой: первую жену, Оленьку, вот так же несколько лет назад он отвёз на погост. Красавица, рукодельница была и характером покладиста, но замучилась во время родов. Успей бы тогда Иван сбегать за бабкой-повитухой, Оленька, возможно, была бы жива.

Не сумел уберечь вот и эту.

Сутулясь, Иван идёт за гробом, изредка оглядывается на скудную похоронную процессию. Впереди всех, с древней в кожаном переплете книгой, степенно шагает Вася Сухарь. Ветер развевает пряди его седых волос. Не своим голосом Сухарь протяжно читает:

— «Подаждь, господи, оставление грехов и сотвори вечную память Марии…»

Провожавшие на ходу крестятся.

Сухарь листает книгу и, запинаясь за мерзляки, тянет нараспев:

— «Живый в помощи вышнего, в крове бога небесного водворится. Речет господеви: заступник мой еси и прибежище мое бог мой, и уповаю на него…».

Церковный сторож встречает покойницу колокольным звоном.

Прижавшись к гробу матери, сидя на охапке сена, скорчась, спит Терёша. Он пробуждается от первого удара колокола, с удивлением глядит вокруг, на соседей, на осунувшегося, пожелтевшего отца и горько всхлипывает.

Отец наклоняется над сыном, успокаивает:

— Терёша, не плачь, вот когда тебя детинку малого, разобрало, не плачь…

Когда понесли гроб по ступенькам паперти, Терёша, прижимаясь к отцу, спрашивает:

— Тятя, маму закопают?

— Закопают, сынок.

— А кого ты бить будешь?..

— Молчи, дуралей, господи. Вот ведь у тебя умка-то сколько!..

Отпевал поп покойницу на паперти и у могилы, густо кадил ладаном, отгоняя невидимых бесов от Марьиной души.

Но попу по его должности полагалось служить не только богу, но и полиции. О внезапной и потому подозрительной кончине Марьи Чеботарёвой вскоре стало известно уряднику.

На той же неделе верхом на карей кобылице прискакал в Попиху урядник Доброштанов. Подъехал к Ивановой избе. Привязав лошадь за скобу к воротам, он быстро взбегает по лестнице и, звеня шпорами, вваливается в избу.

— Здесь живёт Чеботарёв?

— Здесь, — робко отвечает Иван, — присаживайтесь, ваше благородье, господин урядник.

Урядник крутит чёрные усы и говорит:

— Так-с. — Потом он, сняв шинель, садится за стол на лавку, роется в сумочке, достаёт какие-то бумаги, чернильницу и, разложив всё это на столе, приступает к допросу.

— Не везёт тебе, Чеботарёв, не везёт. Помнишь, в ярмарку одно дело я завёл и, жалеючи тебя, прекратил. А сейчас вот опять возникает дельце. Что же это такое?

— Никакой вины я за собой не чувствую, — говорит Иван, — живу я тише воды, ниже травы. — Говорит и замечает, что в горле что-то встало комом.

— Разберёмся. — Урядник, лукаво ухмыляясь, показывает на дверь: — Закрой-ка покрепче — на крючок.

Иван запирает дверь.

— Итак, есть данные, что твоя жена скончалась от насильственной смерти. Прекрасно, так и запишем.

— Да что вы, господин урядник, ваше благородие! Она простыла, все скажут.

Урядник, не слушая Ивана, строчит протокол, задаёт вопросы:

— Часто бил жену?

— По воскресеньям только — и то легонько. Все скажут.

— Так и запишем.

Перо быстро-быстро бегает по бумаге, мелкие чернильные брызги сыплются вокруг написанного.

— Чем ты ударил её в последний раз? И в какое место?

— А разве упомнишь! Только зря вы всё это затеваете, господин урядник. Говорю — от простуды, от простуды и, есть…

— А вот есть слушок, что ты её этой штукой бил.

Урядник достаёт из-под полатей безмен и, помахав им, говорит:

— Таким орудием быка убить можно. Прекрасно, так и запишем.

Ещё что-то он приписывает в протокол, и, наконец, подсовывает Ивану подписку о невыезде из волости.

— Дальше придётся оформить по всем правилам, и скажу прямо — острога не миновать, — стращает урядник.

Иван держит на коленях перепуганного Терёшу и не сводит глаз с прилизанного, упитанного Доброштанова. Не читая протокола, он дважды выводит свою фамилию в бумагах урядника и уныло говорит:

— Что ж, острог, так и острог. Терёшку вот жаль только, — и, опустив на грудь голову, прячет навернувшиеся на глаза слёзы.

Урядник завинчивает крышку на никелированной чернильнице и прячет её в карман шинели. Закинув ногу на ногу, он закуривает пахучую папиросу.

Развёрнутый протокол лежит на столе, как грозное напоминание. Ивану мерещатся тюремные решётки, суд и дорога на каторгу. Кто знает, как дело повернётся, как и что соседи на него покажут. Есть отчего и приуныть, и есть над чем призадуматься. Урядник курит, искоса поглядывая на убитого горем мужика, и чего-то выжидает. А ждёт он, что вот-вот сам догадается Иван, упадёт ему в ноги и станет упрашивать не судить, не рядить и посулит за это… по меньшей мере последнюю и единственную корову. Конечно, если бы Иван знал, о чём сейчас думает урядник, он без лишних слов и корову и Бурка согласился бы отдать, лишь бы услышать: «Квиты, живи спокойно, никто тебя больше не побеспокоит». Но думы Ивановы путаются и вязнут, как в трясине. Где ему знать, о чём думает сидящий перед ним вооружённый, благополучный блюститель порядка.

Урядник отмахивает кисею папиросного дыма и, в упор глядя на Ивана, вкрадчиво говорит:

— Твоя судьба, Чеботарёв, меня тоже не радует. Невелика корысть — загнать тебя в тюрьму. Ведь я-то тоже человек и крест на шее имею. У тебя вот один сынок, у меня их пятеро. Тут как?..

Иван чувствует какое-то облегчение. А быть может, урядник заигрывает с ним? Не дожидаясь дальнейших рассуждений, поняв урядника с полуслова, он начинает его упрашивать:

— Ваше благородие, господин урядник, не заводите канитель. Всех ваших деток в новую обутку задарма обую, давайте только мерки с ихних ног. Корову не пожалею. Без обряжухи-то к чему мне она. Берите с богом…

Дальше разговор у них быстро налаживается. Урядник рвёт протокол и обрывки сжигает на шестке.