Самшитовый лес - Михаил Леонидович Анчаров

дорожке. Она погладила никелированный руль.

— Как покататься хочется! — сказала она.

— На.

— Я не умею.

— Эх ты!

— У меня никогда не было велосипеда.

— А-а.

Мы пошли, держа велосипед с двух сторон.

— Знаешь что, — говорю я, — прости меня, я дурак… Знаешь что, давай я тебя на раме покатаю, хочешь?

Катарина радостно кивает головой.

Я подвожу велосипед к скамейке. Она встает на скамейку и садится на раму, свесив ноги в одну сторону. Я разгоняю велосипед. Катарина вцепляется в руль и смотрит вперед. Я вскакиваю в седло и выезжаю на дорогу.

Мы не сообразили. Катарина оказалась в моих объятиях. Рядом с моей щекой — горящая щека девушки.

Шоссе идет чуть-чуть в гору, и я с усилием кручу педали. Вероятно, поэтому я начинаю тяжело дышать. Велосипед движется медленно. Мы едем молча.

— Катарина, я тебя… — говорю я, — …давно хочу спросить.

Дорога ползет нам навстречу.

— О чем? — спрашивает Катарина.

— Откуда ты знаешь русский язык? — спрашиваю я бодрым голосом и совсем не о том.

— А-а… — говорит Катарина и переводит дух. — Его мой папа знает с молодости.

— Как с молодости? — удивляюсь я с облегчением.

— Он в России в плену был. И потом в Интернациональной бригаде.

— Это же в Испании, — говорю я. — Интернациональная бригада.

— Нет. Сначала в России была.

— Я не знал, — говорю я. — Значит, первая?

— Нет, — говорит Катарина. — Первая в Парижскую коммуну была. В ней русские участвовали.

Я с трудом верчу педали. Мы поднимаемся в гору.

— Ты все знаешь, — говорю я. — А я ни фига. Учусь-учусь — и все ни фига… Ну, теперь буду читать только нужное. К черту всякую технику!

— Не смей, — говорит Катарина и поворачивает ко мне лицо. — Если ты меня… уважаешь, не смей!

Лицо Катарины очень близко от моего лица, и мне трудно управлять велосипедом.

— Ты очень много знаешь, — говорит Катарина. — Это я ни… ни фига не знаю…

Вы бы послушали, как она осваивала новые слова. Помереть можно, до чего у нее все это здорово получалось.

— Тебя даже ученый профессор знает, — говорит она.

— Владимир Дмитриевич? Это он отца знает.

— Ну и что же? Раньше отца, теперь тебя. Он же тебя хвалил, думаешь, я не знаю? Если б не ты, я бы радисткой не стала… второго класса.

— Радисткой, — говорю я. — Это для детей.

Она сразу отворачивается.

— Все где-нибудь участвовали, — говорю я. — Видели стоящую жизнь. Один только я как пентюх.

Я перестаю вертеть педали, гора окончилась, и начинается спуск.

Велосипед набирает ход.

— Знаешь, как я тебе завидую… — говорит Катарина. — Эх ты!

— Прости меня, — говорю я привычно. — Я дурак.

Мы мчимся под гору по ровному Измайловскому шоссе, которое, вообще-то говоря, называется шоссе Энтузиастов. Деревья и зеленые заборы дач проносятся мимо, сливаясь в мутную полосу.

— Я тебя люблю, — говорю я. — А ты?

Шоссе летит на нас серой лентой.

— А ты?.. — говорю я.

Волосы Катарины отдувает ветром мне в лицо, и я плохо вижу.

Она слышит над ухом мое тяжелое дыхание и делает движение соскочить с велосипеда. Но она сидит в кольце моих рук, лежащих на руле. Руль начинает вихлять, и объятие становится сильнее. Впереди показываются ребята и девочки, стоящие у дороги.

— А ты… — говорю я, — скорей…

Катарина дрожит и нащупывает носком туфельки переднюю вилку.

«Дзинь» — вылетают четыре спицы. Я жму на тормоз. Велосипед останавливается на самом краю кювета. Я отпускаю руки, и она соскальзывает на землю. Мы стоим, тяжело дыша и не глядя друг на друга.

Подбегают ребята.

— С ума сошли! — кричат они. — Чуть не расшиблись!

Девочки окружают Катарину. Парень наклоняется к колесу.

— Четыре спицы, — говорит он. — Теперь не поездишь. У тебя что, тормоз отказал?

— Да, — говорю я.

Постепенно страсти утихают, и мы все движемся по дорожке, ведя в руках велосипеды. Мы с Катариной идем последними. Некоторое время мы молчим.

— Ты мне ничего не сказала, — наконец говорю я.

— Я тебе потом скажу.

— Когда?

— Приходи сегодня вечером к нам, — говорит Катарина.

Краус открыл дверь и увидел меня, нарядного и приглаженного.

— А-а, — сказал он, — это ты…

— Здравствуйте.

— Здравствуй.

Я протягиваю руку. Краус пожимает ее. Я напряжен, взволнован и поэтому не замечаю сдержанности Крауса. Я вхожу в комнату и вглядываюсь.

— А Катарина где?

— У себя, — говорит Краус. — Погоди…

Опять раздается звонок в дверь, и Краус идет открывать.

Оставшись один, я отворяю дверь в соседнюю комнату и останавливаюсь на пороге.

Катарина в новом платье, в туфлях на высоком каблуке поправляет шелковый чулок на высокой ноге. Она быстро поднимает голову, и две секунды мы смотрим друг на друга. Потом она резко опускает платье, и я отступаю назад и поднимаю голову. В комнату входят Краус и незнакомый светловолосый мужчина лет тридцати. Он одет в элегантный костюм. Плащ висит у него через руку.

Встретив мой смятый и настороженный взгляд, он кланяется. Я нехотя отвечаю.

— Катарина готова? — спрашивает блондин.

— Переодевается, — отвечает Краус.

Блондин смотрит на часы.

— Извините меня, — говорит он. — Я чертовски аккуратен. Это моя слабость.

У него крошечные усики и твердый рот. Он не только чертовски аккуратен, он чертовски красив. Я чувствую, как у меня от гнева начинают округляться глаза.

Прерывая молчание, входит Катарина. Я оборачиваюсь к ней. Но это не прежняя Катарина. Это красивая, нарядная, немного бледная молодая женщина. Совсем чужая. Она проходит мимо меня, и блондин, улыбнувшись, пожимает ее протянутую руку.

— Катарина… — говорю я.

Все оборачиваются ко мне. На меня, видимо, тяжело смотреть.

— Разве ты не сказала ему, что уходишь? — сурово спрашивает Краус.

— Я же не знала, — тихо отвечает Катарина.

— Она не знала, — подтверждает блондин.

Никто теперь не смотрит на меня.

— Катарина… — говорю я. — Разве ты забыла?

— Мы опаздываем, — мягко говорит блондин.

Я оборачиваюсь к нему. Я смотрю на его отвратительные усики.

— Вы не опоздаете, — говорю я. — Вы всюду успеете. Как пишут в плохих романах… вы чертовски аккуратны.

— Ну-ну, малыш… — улыбаясь, говорит блондин, но глаза у него холодные.

Я делаю шаг вперед.

— Алеша! — громко говорит Катарина.

Я смотрю на нее. Глаза у нее отчаянные.

Я выбегаю в дверь.

Я сбегаю по лестнице и выскакиваю из парадного.

Остановившись у ворот, я затравленно оглядываюсь по сторонам. Сумрачный вечер в переулке. Черная «эмка» стоит у ворот. Булыжники мостовой текут вниз по переулку и сворачивают за угол.

Я слышу скрип песка под ногами идущих и стискиваю кулаки.

Из ворот выходят Краус с Катариной и блондин. Блондин подходит к черной «эмке», отворяет дверцу, и Катарина, не глядя на