Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

На бога Дарья ссылалась просто так, к слову. Раньше, конечно, она была сильно верующая, в церковь ходила, свечку ставила, просфору покупала. А теперь вот уже не первый год, как с богом у неё испортились отношения. Причин к этому было много: во-первых, бог всегда был непослушен, ни одной Дарьиной просьбы не выполнил; во-вторых, муженёк Николай к месту и не к месту упоминал в ругательствах божье имя, а всесильный бог хоть бы что, спускал ему все оскорбления безнаказанно; в-третьих, когда в свои лучшие годы Дарья вдовствовала, дьякон Никашка Аверинов в пьяном виде, несмотря на свой священный сан, пригласил её в овин для серьёзных разговоров. Дарья из любопытства тогда послушала его, и с тех пор о духовных лицах у неё создалось особое, отнюдь не лестное мнение…

В тот же день все десять пудов льняного семени Дарья рассыпала на постилки, прогрела на солнце, затем провеяла на ветру. Семена стали чище. В Филисове она выпросила напрокат четыре железных бороны. Лошадей не давали — самим нужны. Весна — для всех весла. Тогда Дарья надумала сходить в Попиху и Кокоурево, авось там кто-нибудь сдобрится, не откажет, даст на три-четыре дня пару лошадей. Попутно она привернула в Коровинскую школу, где вот уже второй год учился её сынок Колька, а проживал он и харчился у Дарьиной двоюродной зажиточной сестры в Баланьине.

В большую перемену дети выбежали из школы на улицу. Колька сразу узнал свою мать, и так как ростом она была приземиста, кинулся ей на шею и повис, болтая ногами. Дарья еле отцепилась от него, поставила на землю и стала целовать сына в щёки, лоб и неприглядно, по-бараньи, постриженную голову. Ласковые слова так и сыпались из её материнских уст:

— Роднуля ты мой хороший, на-ко возьми пирожок с творогом, маленькой огуречик ты мой спеленькой, котеночек мой — красавчик ненаглядный.

Кольке даже стало неудобно перед ребятишками от материнских похвал.

— Ну, ладно, ладно, отвяжись ты… — еле проговорил он, набивая рот пирогом.

Подошла учительница, высокая, стройная, с приятным миловидным лицом, белокурая Лидия Никандровна.

— Это ваш сынок?

— Мой, родимая, мой. Как он учится? — осведомилась Дарья.

— Шаловлив малость. Памятью туговат. Однако в третий класс нынче переведу.

— Спасибо, родимая, а шаловлив, так в кого же тихим-то быть? Отец-то его, Вася Росоха, буян был. А памятью туговат, так память-то, почитай сама, отец ему повышиб маленькому. Бил частенько, родимая, и меня, когда я насносях была, бил и его потом, подхлёстывал за капризы. Где тут памяти быть?

— Вы, как заинтересованная родительница, можете побыть у нас на уроке, — вежливо предложила Лидия Никандровна и, посмотрев на ручные часики, тряхнула колокольчиком.

Пронзительный медный звон разнёсся по коровинскому пустырю. Ученики, толкаясь, опрометью кинулись в школу. За ними вместе с учительницей прошла и Дарья. Она встала в угол за печку, но так, чтобы сбоку видно было сына. Учительница предложила старшим решать задачу, а средние должны были сказывать заученные стихотворения. Очень понравилось Дарье, когда ребятишки вставали за партами и складно отчеканивали такие хорошие-хорошие слова книжной мудрости. Ей хотелось, чтобы и её Колька не был обсевком в поле, не казался хуже других учеников, а вот так же красиво, слово за слово цепляя, будто бы кружево плёл, отвечая учительнице.

Лидия Никандровна, угадывая желания матери, спросила:

— Коля Росохин, ты сегодня выучил стихотворение?

— Выучил! — бойко ответил тот, поднимаясь за партой. Остаток пирога он сунул в ящик стола. Крошки творога посыпались на пол.

«Эх, самое-то вкусное, да под ноги и упало. Ну уж не стану поднимать», — подумал Колька не без обиды. Подумал и сразу почувствовал, как отлично заученное им стихотворение кувырнулось в его голове.

— Ну, сказывай…

Колька сначала выпрямился, опустил руки по швам, потом выпятил по-петушиному грудь и, гордый, не своим, дрожащим голосом начал:

— Стихотворение: Некрасов. — Мужичок с ноготок!

Однажды в студёную зимнюю пору,

Я вышел в лес, а в лесу был мороз.

Гляжу — поднимается медленно в гору

Лошадка, везущая…

Лошадка, везущая…

Лошадка, везущая… творогу воз!

— Не творогу, а хворосту, — поправила учительница. — Вы не смейтесь, не смейтесь! — упрекнула она ребят. И голосом мягким, нежным сказала:

— Продолжай, Коля…

— Хворосту воз! — подчеркнул Коля и дальше побрёл, как в мутную воду против течения:

— Откуда дровишки?

Скажи-ка родимый.

Уж больно ты ловок, я погляжу…

— Дрова-то из лесу,

Ступай — поди мимо.

Отец там ворует, а я отвожу…

Смеялись школьники, улыбалась, но больше не перебивала учительница. Он же храбрился, тужился и, неособенно доверяя своей памяти, продолжал в том же духе:

— А звать меня Власом…

Семья небольшая,

Совсем небольшая.

Нас двое с отцом мужиков,

А остальные всё девки да бабы…

— Сядь, Коля! — учительница безнадёжно махнула рукой. — Опять всё перепутал.

Дарья показалась из-за печки и не пальцем, а кулаком погрозила сынку:

— Ох, выщипать бы тебе все волосы, да на колени в угол, на сутки!..

— На колени, гражданка, нынче ставить не полагается, — пояснила учительница. — Дети, как и взрослые, в нашей свободной стране должны быть сознательными.

— Ну, Колька, смотри учись хорошенько. Кончится ученье, так ты в эту весну в Баланьине не держись, сразу к нам иди. Летом дело дома найдётся. Прощайте, родимая, да не беда, если бы и на коленях он постоял да подумал, как надо учиться…

Дарья тихо прикрыла за собой дверь. Урок продолжался. Колька, стыдливо склонившись над партой, украдкой пожёвывал пирог и давил на полу ногами рассыпанные злополучные крошки творога.

Прямиком, наискось полустровской поскотины, шагая по частым, шатким кочкам, не путём, не дорогой шла Дарья в Попиху. Через полчаса она уже была там. Давненько не бывала Дарья в этой деревушке. Вспомнила, как замуж выходила сюда за Ивана Чеботарёва, вспомнила вдовство своё и как тайком от соседей, оставив одного сироту Терёшку, вышла самоходкой замуж за Васю Росоху в деревню Преснецово. Вспомнила — и стыдно самой себя стало: «Какая я в ту пору придурок-недоумок была. Зачем, чего ради погналась за Росоху? Подумаешь, сладость…». — Посчитала в уме годы, когда это происходило. Уже и Терёшка стал Терентием Ивановичем, в почёте по волости. А где та изба, в которой недолго жила Дарья в замужестве за Иваном? Оглянулась туда-сюда, нет той избы. На старом пепелище стоял куст рябины, пока ещё не покрытый зеленью. «Правда ведь,