Вера Кетлинская - Дни нашей жизни

— Я сделал тогда ряд непростительных ошибок, — тихо говорил Горелов. — Знаете, Александр Васильевич, есть такая страшная штука — сила инерции. В физике у нее свое место, но не о том речь. А вот в психологии человека это страшная штука, очень страшная. Вы изобретатель, должны знать: очень плохо, когда она овладеет твоей мыслью. Все новое возникает наперекор ей. А со мной вышло так, что подчинило. За много лет ко всему в цехе притерпелся, привык. Шел привычным путем. А только если б дали мне самому исправить — исправил бы.

— У нас тоже так говорят.

— Да? — обрадованно воскликнул Горелов. — Что ж, теперь жалеть поздно. Я уже станкостроитель. А только занятно: иногда во сне приснится, что рабо­таю — знаете, как бывает? — чего-то добиваюсь, что-то тороплюсь сделать... так вот: всегда снится, будто в турбинном ....

Воловик не знал, чем тут можно помочь, что отве­тить. Он помолчал и заговорил о том, что занимало его самого:

— Вот вы сказали — сила привычки, сила инерции. Я еще с тем своим станком начал понимать — надо ото­рваться от привычного. А сейчас мне совсем ясно стало. И к этим косым стыкам я вернусь по-иному. Но как? Сейчас я думаю — может, решение совсем не в обработ­ке, а в самой форме отливки? Может, это конструкто­рам надо задуматься и найти новое решение?

— Может быть, — почему-то недовольно сказал Го­релов. — Только знаете, Александр Васильевич, отры­ваться нужно целиком, самому, не беспокоясь ни о чем — старый-то опыт никуда от вас не денется. Мне, знаете, очень помогло, когда я на «Станкостроителе» цех принял, что привычки не было. И вам так надо — зажмуриться и наново вообразить: вот передо мной две отливки, четыре косых стыка, надо, чтоб они идеально сошлись. А ну-ка, пересмотрим все станки, все режу­щие инструменты, все способы...

На следующее утро они вместе обсуждали разные возможности, чертили на чем придется только им двоим понятные наброски. Горелову очень хотелось подсказать что-либо, и Воловику, помнившему ночное признание бывшего начальника турбинного цеха, хотелось, чтоб Горелов подсказал... Но они так и расстались, ничего не надумав.

— До свиданья, Александр Васильевич. Верю — придумаете.

Это было сказано уже на вокзале, наспех, — Ася, запыхавшаяся, радостная, бежала по перрону, вглядываясь в окна вагонов, увидала мужа, с разбегу бро­силась к нему, прижалась, вздохнула:

— Как тебя долго не было!

Весь вечер Ася заставляла его рассказывать о поезд­ке, слушала, потом переставала слушать и гладила его руку, его волосы, будто не веря, что это действительно он, ее Саша, — тут, рядом, вернулся.

За ужином он взял свою «игрушку», как называла Ася модельку диафрагмы. Покрутил ее и уверенно по­ставил стоймя, вместо того чтобы положить набок, как всегда делалось.

— Вот уже новая возможность, — сказал он Асе. — Смотри! Если половинку поставить на попа, торчком... а где-то вот тут поместить скоростную головку... Нет, правда, Ася! Ты только посмотри! Этот стык обработал, потом повернул диафрагму на сто восемьдесят граду­сов и в том же самом положении обрабатываешь второй стык.

Он говорил так уверенно, как будто давно при­думал это и теперь только объясняет Асе.

— Что это дает нам? Одинаковое положение стыков. По отношению друг к другу. И по отношению к скорост­ной головке. Значит, углы совпадут? Так, Ася?

Ася смотрела на него во все глаза:

— Это ты в дороге придумал, Саша?

— Сейчас, Ася, сейчас! И, кажется, удачно, — спо­койно сказал он. — Погоди, погоди, радоваться рано. Tyт еще все проверить надо. Углы, глубина резания. И на чем вращать? Это ведь тебе не моделька — взял на столе и покрутил. Тут еще все, все топорщиться будет.

Через несколько минут он предложил:

— Может, сходим к Полозову? На минутку?

Он сам удивился, что так спокоен. Ничего похожего на то возбуждение, которое он испытал два месяца на­зад, когда нашел решение для станка. А между тем он прекрасно понимал, что простой жест, каким он поста­вил диафрагму на попа, открыл перед ними совер­шенно новые пути. Обрабатывал ли стыки продольно-строгальный станок, возились ли с ними слесаря — ди­афрагма всегда лежала на боку, как половина баранки, и вокруг этой лежащей половины мысль беспомощно крутилась, всегда спотыкаясь все о ту же неизменную закавыку — стыки срезаны в противоположные стороны, глядят врозь. А вот теперь диафрагма поставлена торч­ком, как молодой месяц, рожками вверх, и стоит только развернуть ее вокруг самой себя, по очереди подводя стыки под резец или скоростную фрезерную головку... Интересно, что скажет Полозов?

Ася покорно надела пальто, но вид у нее был не­счастный.

— А знаешь, Ася, никуда мы  не пойдем. Или пой­дем просто погулять, хочешь?

— Ой, правда?

— Ну конечно, правда.

Когда они вышли на улицу, Ася прижалась к мужу и тихонько сказала:

— А все-таки, может, пойдем? На минутку?

— Не стоит, Ася. Тут не минутка нужна. Завтра успеется.

Эта уступка не была тяжела ему. Нет. Ему было очень хорошо шагать рядом с Асей по вечерним улицам и думать, спокойно и свободно думать об этой половин­ке, стоящей торчком, как молодой месяц рожками вверх. Бывает так с месяцем? Кажется, бывает. А мо­жет, и нет — обычно месяц висит боком, на одном рож­ке. Ну и черт с ним. А в этой идее есть толк. Жаль, что нельзя рассказать о ней Горелову. «Сила инерции». Оторваться от привычного. Зажмуриться — и все нано­во...

— Ты обдумываешь, Саша?

— Да нет, я так... немножко.

— Думай, думай, я не мешаю.

9

Яков Воробьев был расстроен. На заседании парт­бюро произошло крупное столкновение с Любимовым, после чего Любимов подал в партком заявление о не­возможности работать «в таких условиях» и ставил во­прос напрямик — или я, или Воробьев.

Ожидая разговора с Диденко, Воробьев снова и сно­ва перебирал в памяти все, что он сделал за последние недели после выборов, свои успехи и промахи.

Партбюро начало работать энергично. Поначалу все шло хорошо. Расставив силы, взяли под повседневный контроль ход выполнения краснознаменского заказа. Отливки с металлургического завода по-прежнему запаздывали, и Воробьев предложил послать туда деле­гацию рядовых коммунистов турбинного цеха. Предпо­лагалось, что делегаты пройдут по цехам и поговорят с рабочими, но они добрались и до Саганского.

— Ты только подумай, Яков Андреич! — рассказы­вали они, вернувшись. — Прошли мы по цехам — ни од­ного плаката о Краснознаменске, о сроках! Ну, мы да­вай свои выставлять, — хорошо, что заготовили! Как на­бежал народ! Шумят, волнуются. Обидно, конечно, — свои организации проспали, а из чужой подгонять при­шли! Секретарю их, Брянцеву, так досталось, что нам даже неловко стало. Хороший там народ, боевой. Рас­храбрились мы и — к Саганскому. Толстяк такой, ла­сковый, обходительный, папиросы «Герцеговина Флор» пустил по рукам... А между прочим, хитрющий дядя! Все надеялся общими словами отделаться. Мы, конеч­но, улыбаемся, папиросы курим, а свое твердим — да­вайте договор на соревнование, иначе обратимся через газету.

Как всегда, когда меняется руководство, к новому секретарю ходило много посетителей — кто просто хотел познакомиться, кто искал совета или помощи, а кое-кто шел в надежде, что новый секретарь разрешит то, в чем справедливо отказал прежний. Случалось, приходит коммунист с жалобой на какую-то обиду или непорядок, просит «заняться», «разобраться».

— Ну, а ты сам как думаешь? Ты что предлага­ешь? — спрашивал Воробьев.

— Да я не знаю... Я вас прошу. Пусть бюро решит...

— Бюро решит, когда нужно будет. А ты сам обду­май все дело в целом, партийно обдумай, посоветуйся с товарищами, кто к этому делу близок. И приходите с четкими предложениями; кто и в чем виноват да что надо сделать.

Не было случая, чтоб человек, получив такое пору­чение, не выполнил его — иногда хорошо, иногда пло­хо, но всегда со старанием.

Радовала  Воробьева и развивающаяся дружба с учёными.

На заводском техническом совете возникла идея проверить технологичность конструкций или, проще го­воря, продумать работу конструкторов, с тем чтоб не было лишней производственной канители, которой при желании можно избежать. Работники двух кафедр — технологии и паровых турбин — вместе с заводскими инженерами  создали комплексную бригаду. Бригада обрастала помощниками из рабочих и мастеров. Аня Карцева воспользовалась тем, что в цехе бывают науч­ные работники, и устраивала в техническом кабинете их доклады и консультации для изобретателей и рацио­нализаторов. Профессор Карелин заинтересовался до­ской «Придумай и предложи!» Тут же наметил, кого из научных работников прикрепить в помощь заводским. Заодно поворчал, что кабинет беден, обещал подбро­сить наглядных пособий и пригласил к себе Карцеву. Завязались у него и какие-то отношения с Воловиком.