Над горой играет свет - Мадженди Кэтрин

Я досадливо дернула плечами.

— А моя мама боялась, что я вырасту толстощекой простушкой.

Ребекка прилегла со мной рядом, пряди наших волос перемешались. На фоне моих темных ее казались еще светлее. Интересно, как ощущает себя рыжеватая блондинка, худая и с молочной кожей? Вот о чем я тогда подумала.

— Я всегда мечтала иметь блестящие черные волосы и округлые формы. Посмотри на свои волосы, рассыпались веером, как у сказочной принцессы. В детстве я была ужасно веснушчатой. Стеснялась даже в школу ходить.

— А мне веснушки нравятся.

— Мама покупала мне шляпы с широкими полями и загоняла в тень, говорила, что от солнца их выскочит еще больше.

— И ты их носила? Шляпы?

— Нет. — Она повернулась на бок и оперлась на локоть. — А веснушки куда-то подевались, я из них выросла. Теперь я о них даже иногда скучаю. Мы вообще из многого вырастаем, а потом скучаем о том, чего больше нет.

— Понятно, ты хочешь сказать, что я вырасту из теперешних своих чувств.

— Нет, не это. Ты перерастешь свою незащищенность от тех, кто вынуждает тебя чувствовать, будто с тобой что-то не то. — Она пальцами, как гребнем, провела по моим волосам, убирая их с глаз. — Если кто-то что-то брякнул, вовсе не факт, что это правда. Ведь еще утром тебе не казалось, что ты толстая? Вспомни.

— Нет, по-моему. — Я тоже оперлась на локоть, чтобы видеть лицо Ребекки. — Но я действительно ем много конфет.

— Ну и ешь, на то оно и детство. Мама не позволяла мне есть сладости, только по торжественным случаям.

— Совсем?

— Ничего, кроме фруктов. Но Леона иногда тайком притаскивала мне что-нибудь вкусненькое.

Я улыбнулась, представив Леону, крадущуюся с тарелочкой по коридору.

— Ты так похожа на свою маму. А она очень красивая.

— И не толстая. — Я провела рукой по волосам Ребекки, казалось, у меня между пальцами трепещут стрекозиные крылья.

— Ты начала округляться. Чуть раньше своих сверстниц, только и всего. Не стоит делать из этого трагедии. Нормальный процесс.

Я тайком вздохнула.

Она уселась по-турецки, скрестив ноги, я сделала то же самое, моя коленка почти уперлась в ее.

— Когда-нибудь ты вспомнишь этот наш разговор, убедившись, что я была права. Почувствуешь, что ты стала сильной и уверенной в себе.

В комнату ворвалась Муся-Буся.

— Что тут происходит? Я привезла внучатам подарки, а в ответ столько злобы. За то, что я стараюсь быть хорошей бабушкой. — Она прижала к глазам сразу несколько бумажных платочков, которые всегда имелись у нее в кармане. — У Муси-Буси сердце разрывается на части, все против нее, ну все.

— Лаудина, поможешь мне придумать меню завтрашнего ужина?

Муся-Буся скомкала платочки, глаза ее сверкнули.

Встав с кровати, Ребекка взяла Мусю-Бусю под локоть и вывела в коридор, не забыв затворить дверь. Пока они шли к кухне, слышен был лишь голос Муси-Буси, тараторившей без умолку.

Подложив под голову синюю подушку, я обдумывала свою непростую девчоночью жизнь. Представляла, как мы с мамой сидим по-турецки, как лежим голова к голове, как она обнимает меня, но мамино лицо тут же превращалось в лицо Ребекки. Так, вся в грезах и раздумьях, я и уснула. Мне приснилась бабушка Фейт, она горделиво разгуливала по саду в моем поясе-грации, хохоча совершенно по-детски.

В тени под деревом стоял дедушка Люк. Он посмотрел на меня, и его лицо исказилось, сделавшись мордой монстра из книги «Про призраков из Дома Привидений», была у Мики и такая серия комиксов.

Я проснулась вся мокрая от пота и от страха за бабушку. Она ведь не видела, что ее подстерегает дед, кружилась, пританцовывая, по дорожкам, красовалась стройнившим ее поясом. Я встала с постели, вытащила эту штуковину из корзинки и сунула в ящик комода, затолкав в самую глубь.

Второй, четвертый и шестой дни визита Муси-Буси сопровождались появлением на газонной травке широких колей от колес, хотя Ребекка просила ее пользоваться подъездной аллеей или оставлять машину у тротуара. Муся-Буся всякий раз причитала:

— О господи, дырявая моя голова! Я не нарочно.

На пятый день Муся-Буся явилась на ужин с кавалером, которого подцепила в овощной лавке, пока выбирала персики. Она, хихикая, уверяла, что тот, оставшийся один на один с плитой и булькающей картошкой, приревновал бы, узнав, что она-то тут уже с другим. Дружку ее было лет двести, от него несло табаком и нафталином.

— Какая женщина, вам тут всем крупно повезло. — И он ущипнул Мусю-Бусю за зад.

— Искуситель. — Муся-Буся шаловливо хихикнула.

Я шепнула Джейд, что меня сейчас вырвет.

— Вот бы мне у вас пожить, — шепнула в ответ она, — у вас всегда очень весело.

Я посмотрела на нее так, будто она обернулась чудищем о трех блондинистых головах.

На стол Ребекка накрывала с неестественно лучезарной улыбкой. Замшелый старичок умял три куска цыпленка, две запеченные картофелины и половину вишневого пирога, чем мало порадовал Мику, которому поэтому досталось гораздо меньше. Отужинав, Муся-Буся и ее старикан уселись в кресла-качалки на крылечке.

— Юная парочка, какая прелесть, — сказала Ребекка таким голосом, будто случайно разжевала жирного червяка.

Попозже Муся-Буся отвезла своего приятеля домой. А когда вернулась, папа сказал, что больше не желает подобных сюрпризов.

Муся-Буся обиженно фыркнула.

— Мне не хватает общества мужчины. Твоя мать тоже человек, ей необходим верный друг.

Мы, молодое поколение, на этой фразе бежали прочь и так и не услышали дебатов по поводу ее верного друга.

На девятый день своего визита Муся-Буся затеяла перестановку мебели, воспользовавшись тем, что Ребекка уехала с Бобби на день рождения к какому-то мальчику.

И вот они вернулись. Ребекка вошла в гостиную, держа за руку Бобби, в другой руке она держала ключи и сумочку.

— Мама, Музя-Бузя! Вон она де! — радостно сообщил Ребекке Бобби.

Мы с Джейд сидели на диване, который поменялся местами с креслом, на которое я положила ноги. Коврик тоже был передвинут. Энди сидел на полу, там, где раньше стоял кофейный столик, рядом расположились Дэн и Нейл, мальчишки играли в «монополию». Муся-Буся восседала на большом кресле, голом, без накидки, потому что на нее стошнило Импера. Бусечка рассказывала нам всякие интересные истории. Вот эту: когда человек спит, в ухо может заползти паучиха и отложить яйца, из них вылупляются паучата, пробираются в мозг этого человека и постепенно его поедают. И эту: ее соседка ножом оттяпала у мужа половой орган, а потом бросила свой трофей в окно мужниной зазнобы с криком: «Он теперь твой, потаскуха, твое самое любимое!»

Ребекка застыла в дверном проеме, ее глаза метали молнии.

— Что здесь стряслось?

Муся-Буся вскочила с кресла и понеслась в мою комнату, оставив на полу дорожку из черных следов, ибо успела пройтись по клумбам и нарвать свежих цветов для своей (моей!) спальни. Ребекка тоже зашла туда и плотно закрыла дверь. Я слышала, как она сказала, что всякому терпению есть предел. Муся-Буся запричитала в ответ, что она уже старая и ничего не помнит. Ну и дальше примерно все в таком же духе.

— Мои родители считают, что вы тут все чокнутые, — сказала Джейд.

— А мне здесь нравится, — с вызовом сказал Дэн.

Джейд наградила Дэна взглядом из разряда «ты-мне-больше-не-друг».

— Я же сказала «мои родители», а я так не считаю, мне тоже у них нравится, посильнее, чем тебе.

— Заткнитесь, — прошипела я. — Не слышно ведь.

Голос Муси-Буси дрожал от слез.

— Я же попросила прощения, что еще тебе от меня нужно?

— Уважения. Вот чего, Лаудина.

На десятый день тучи, к счастью, стали рассеиваться. После того как раздался один телефонный звонок. Трубку сняла я.

— Моя миленькая мурлыка у вас?

— Кто-кто?

— Моя миленькая мурлыка, Лаудина!

— A-а. Минуточку. — Я опустила трубку, едва ее не выронив. Набрав побольше воздуха, крикнула: — Миленькая мурлыка, тебя к телефону!