Борис Зайцев - Том 4. Путешествие Глеба

Лера повела Глеба наверх, по узенькой, скрипучей лесенке. Ему показалось, не в курятник ли какой? Но он лез покорно. Мезонинчик был, правда, скромный. С площадки две двери – Лера толкнула одну, парень втащил за ней Глебов чемодан.

«Это ваше жилье, – весело сказала Лера. – А напротив мое. Я очень рада, что вы приехали. А вы?»

Глеб улыбнулся: «И я рад. Очень рад».

Лера ушла, он стал разбираться. Комната невысока, вся пахнет свежим деревом, довольно чистая. Нет, не курятник, а быть может, вроде дачи под Москвой. Стеклянная дверь выходит на балкончик, крытый, тесный, выходящий на поляну. За ней лес.

Глеб вдохнул густой, прелестный запах леса. Что-то и чужое, и свое здесь, милое и ненужное. Вон он куда заехал! Вдаль. Как-то все будет? Как-то? Ну, за несколько дней…

В деревне для приезжего трудней всего первые часы – надо войти, примениться к чужому складу. Да и претерпеть некоторые обряды.

За завтраком, внизу в столовой, Глеб чувствовал себя еще несвободно. Кроме Поликсены Ильиничны и Леры оказался тут гимназист Митя, Лерин двоюродный брат, толстый, здоровый и веселый малый лет четырнадцати. Так же, как Глеб, усердно уплетал яичницу, но считал себя дома и совсем не стеснялся. Поликсена Ильинична иногда с ужасом на него взглядывала – он беззастенчиво вылезал с локтями на стол. «Les coudes, Ies coudes!»[24] – шептала она грозно. Кудряшки ее подрагивали. Но грозности не получалось. «Виноват, тетенька, я сейчас…» И сняв локти, вдруг начинал ковырять в носу. Лера смеялась – и на него и на мать. Митя всех обгонял в еде, болтал ногами, вскакивал иногда с места – ловить муху.

«Глеб Николаевич, я после завтрака покажу вам нашу Астрагань, – говорила Поликсена Ильинична. – Знаете ли, нашу усадьбу, все постройки, службы, сад… это, видите ли, так сказать… любимое детище мужа, но его сейчас вызвали в Петербург в министерство. Я покажу вам все его хозяйство».

Земляника со сливками имела успех. Митя так на нее навалился, что Поликсена Ильинична с ужасом зашептала: «Dmitri, ru auras un flux de ventre»[25]. Митя усмехнулся и ахнул еще тарелку.

Дождичек перестал. Все было сребристо-жемчужно, нежно в воздухе. Из-за облачков, слабо видимое, пригревало солнце. Капли сияли по траве, на кустах сирени. Но все так быстро сохло, что не побоялась Поликсена Ильинична тотчас вести Глеба по хозяйству. Лера улыбнулась: «И я с вами». Она видимо была в добром настроении. Поликсена Ильинична надела калоши, какую-то удивительную тальму, взяла в руки палку. Митя убежал рыть червей. Караван тронулся.

Хозяева считают, что гостю все должно быть интересно. Как бы чего не позабыть! Не пропустить какой достопримечательности. «Вот тут, знаете ли, у нас свинья… да, видите, какая свинка, это их закута… свинья. А вон там загородка для цесарок. Александр Степаныч цесарок любит…»

В конюшне стояла пара только что вернувшихся лошаденок. Глеб узнал, где и когда они куплены, сколько заплачено. Особенное уныние навели на него бессмысленные коровы – вечный облик вялости и тупоумия. А меланхолические индюшки? «Александр Степаныч, по характеру службы… ну, должен в столице работать. Но сохранил эту дворянскую привычку к земле, имениям, хозяйству. Большого, настоящего имения мы, разумеется, приобрести не могли, ну вот он и завел… так сказать… un petit mon repos»[26].

Глеб улыбался, поддакивал, делал вид, что ему все это интересно.

Скоро они оказались с другой стороны дома в молодом фруктовом саду. Тут он узнал, что Александр Степаныч сам сажал все эти яблони, сам выбирал их сорта, и вон те груши тоже его рук дело, и сливы, и крыжовник. Осенью, когда приезжает в отпуск, сам обрезает их, даже окапывал в прошлом году. «Но это вредно. Для его возраста, и такая тяжелая работа. Нет, нет, я этого боюсь». – «Maman, вы всего боитесь, я же знаю, – Лера подмигивала за ее спиной Глебу зеленым глазом. – Maman, вы, наверное, опасаетесь, что меня забодает этот теленок». – «Ах, теленок в саду Александра Степаныча… пошел вон, пошел вон! – Поликсена Ильинична замахала на него палкою. – Если б Александр Степаныч увидел, то рассердился бы. Может прививки поломать».

Теленок особенного внимания на нее не обратил – подпрыгнул, махнул хвостом, продолжал траву пощипывать.

«Лерочка, как же так, нельзя же его оставить…» Тут для Леры и Глеба открылась интересная деятельность – кинулись его выгонять. Лера махала шарфиком, Глеб усердно прыгал между молодых яблонь, обдававших мокрым серебром, по мокрой траве, тесня врага к калитке. Враг козловал довольно забавно, задирая хвостик, но отступил, выскакал на двор обратно. Лера смеялась, приподняв край платья. «Я совсем промокла, только не говорите maman, она сейчас же вообразит, что у меня начинается воспаление легких. Да впрочем… знаете что? Пройдемся лучше одни, к озеру. Хорошо?» Разумеется, это было хорошо. Лера крикнула матери, что здесь мокро, они лучше пройдутся с Глебом Николаевичем по шоссе к озеру. Поликсене Ильиничне пришлось согласиться. А Лера живо вывела Глеба на то самое шоссе, по которому он приехал с Духовской. Но теперь они спускались вниз, под гору – в противоположную Духовской сторону. «Maman может вам наскучить своим хозяйством. Мы лучше одни погуляем». – «С удовольствием».

«Ах, в этой Астрагани действительно скучно, вы очень мило сделали, что приехали». – «Чем же вы тут занимаетесь?» – «Немного играю на пианино… там у нас в гостиной. Пою. Да все это так… Романы читаю. Правда, у меня сейчас есть очень интересный. Знаете, Дюма „Монте-Кристо“».

Глеб Дюма не читал. Но презирал заранее. У него был твердый взгляд, что Дюма ничего не стоит. Он, однако, прямо этого не сказал, промямлил нечто неопределенное.

– Я очень люблю романы. Терпеть не могу будней, хозяйства. Я люблю такие, знаете ли – возвышенные чувства и приключения в романах. И чтобы любили друг друга на всю жизнь…

– Да, конечно…

Лера начала воодушевляться. Редко приходилось ей говорить о литературе и «своих слов» у ней было маловато, но сейчас ее несла та сила, что таилась в ее молодости, в жажде того, что составляло стержень существа ее.

– Мне нравятся такие романы, где, если друг друга любят, то уж на каторгу один за другого пойдет. Вот это, по-моему, любовь!

Озеро было как бы двойное, по обе стороны шоссе. Чрез узкое его место мост и далее шоссе опять в гору, к Смоленску. Все вокруг в лесах. Лес направо, на той стороне, отражался зеркально, березы стеклянно белели в воде, их листва реяла зеленью прозрачной – тихо струилась. Солнце сияло, уже предвечернее, золотеющее в погожем после дождя дне.

– Помните, мы в Москве раз гуляли у вас в саду, у Чистых прудов? Такое солнышко тоже было. А вы не забыли, что мы тогда друг другу сказали?

Лера прислонилась к перилам. Солнце ее заливало. Глеб улыбнулся.

– Нет, не забыл. Тот вечер был тоже очень хороший. Я его помню.

– Значит, помните?

– Помню.

Как бы слегка смутившись, она вдруг обернулась назад.

– А вон там, ниже, видите, мельница. Но туда мы редко ходим. Там Митя рыбу ловит. Целыми днями с удочкой пропадает.

Они спустились, сели на бревно, валявшееся у шоссе. Над озером плавными, легкими качаниями летел рыболов – коричневатый, с белым брюшком. Глебу напомнил он детство, Калугу, Будаки. А потом вдруг выплыл занавес Художественного театра, с той, его чайкой. Теперь он спросил Леру:

– А вы помните один вечер в Москве, в театре? Мы еще смотрели «Чайку»?

– Разумеется! Было так весело.

– Может быть, около такого вот озера и жила Нина Заречная.

– Кто это Нина Заречная?

– Да… в пьесе.

Лера слегка смутилась.

– Ах да, в пьесе… Там еще такая темнота на сцене и говорят довольно непонятное.

– Ну, пьеса замечательная!

– Конечно, очень миленькая, но только странная…

Лера чувствовала, что почва под ней зыбкая – поспешила отступить: стала расспрашивать о Лизе, Вилочке Косминской.

Если б расспрашивала Поликсена Ильинична, было бы так же неинтересно, как о молодом саде. Лера же дело другое. Ей самой важна не Лиза и не Вилочка. Потому и считали они оба, сидя на бревне пред астраганским озером, что проводят время занимательно-плодотворно.

Солнце ласково их освещало, со всегдашней своей, неземной ласковостью. Но из-за них не задержалось бы и на минуту. Когда нижний край его был уже близок к верхушкам берез, Лера поднялась.

– Я вас проведу по другой дороге.

И они пошли берегом в сторону усадьбы, а потом тропинкою поднялись к дому.

Там вступили вновь в круг деревенского обихода российского: не так давно от стола, а уж вечерний чай с булками и со сливками, маслом, вареньем, с жужжащими над ним осами. «Вы, наверно, проголодались, Глеб Николаевич… знаете, у нас запросто… но все же поправляйтесь после столицы», – Поликсена Ильинична рада, что они вовремя вернулись, что ни бык не забодал их, ни медведь не съел.