Люди, которых нет на карте - Евфросиния Игоревна Капустина

поворота появилась не флитера, а две пеших фигуры, явно не местные – с чемоданами на колёсиках и сумками на плечах. Встретили – наши. Врач Ирина из Санкт-Петербурга и медбрат Кирби родом из США, но сейчас из Мозамбика – сразу после завершения там волонтёрской миссии приехал к нам, в Гватемалу.

Оказалось, что дорога перекрыта, флитера не смогла проехать, и поэтому ребятам пришлось тащиться пешком со всей своей поклажей и привезёнными для клиники медикаментами.

Так мы узнали, что теперь мы все будем таскаться именно так – пешком и с сумками/рюкзаками в руках, пока дорогу не починят. Чинить её, кстати сказать, собирались уже давно. Каждое, даже небольшое землетрясение стимулирует движения почвы и появление трещин. Землетрясения тут регулярны, может и два-три раза в неделю слегка покачать. Людям и зданиям не критично, даже не всегда заметно, а вот почва чувствует и расползается. К тому же сезон дождей сильно усугубил состояние дороги, многие трещины стали канавами и с каждым ливнем грозили превратить дорогу в новую горную реку.

Так что хорошо, что решили починить дорогу. Плохо, что нам теперь ещё сложнее выбраться отсюда, а выбираться надо: и за продуктами, и за тест-полосками для измерения глюкозы, которые тут заканчиваются с рекордной скоростью – коробочки с пятьюдесятью полосками и на неделю не хватает, каждый второй пациент – диабетик, и нужно замерять уровень сахара, порой дважды одному и тому же пациенту. А их десятки.

Сеньоре Естеле пятьдесят девять лет.

В отличие от многих местных жителей, её возраст точен – у неё есть DPI, что-то вроде паспорта. С точной датой рождения, местом регистрации и так далее, как полагается.

Поэтому многие даты своей жизни она помнит очень хорошо.

Помнит, что замуж её выдали в тринадцать лет. За двадцатидвухлетнего Кристобаля. Выдали, потому что у родителей было маленькое кукурузное поле, слишком маленькое, чтобы прокормить восьмерых детей. Семерых уж как-то полегче будет, так они посчитали.

Помнит, что в браке у неё родились десять детей: три сына и семь дочек. Ещё трое умерли при родах. Помнит, что старшему сорок четыре, а младшей двадцать лет.

Помнит, что ни одного дня не училась в школе. Радуется, что младшая всё ещё не замужем, учится, будет учительницей.

Помнит, что не умеет читать, говорит об этом врачу. На флаконе с таблетками ей рисуют солнышко и яблочко – значит, утром принимать после еды.

Ей назначили второй приём через два месяца. Сказала, что постарается запомнить. Потом попросила написать число на бумажке – отдать дочери, чтобы напомнила.

Спросили тут, страшно ли мне быть в Гватемале?

Отвечаю. Обычно нет, но один раз было.

Рассказываю. Я часто снимаю вне клиники, в соседних деревнях.

До некоторых можно дойти по нашей дороге, довольно прямо. До некоторых можно дойти через два горных серпантина и речку вброд. До некоторых по тропинкам, у которых просматривается протоптанное начало, а через несколько сотен метров оно исчезает, и я угадываю направление только по отлинявшим старым сосновым иглам.

Я почти всегда снимаю в одиночку. Потому что мало кто вытерпит моё долгое валяние по земле, остановки на поболтать с местными и вообще меня.

Я заблудилась под Параксаном – горной деревенькой, о существовании которой даже не знала. Заблудилась – это тот момент, когда обратная дорога уже не узнаётся в темноте, а ведущая вперёд не признаётся, куда она. Спросила дорогу до клиники у мужичка, который вышел отогнать лающих собак.

Он настоятельно предложил пойти к какому-то профессору, который отвезёт на машине. Я не хотела идти к профессору и повторила, что мне нужна пешая дорога. Он посмотрел на меня, вздохнул и сказал:

– Ну, если не боитесь, то вот есть одна дорога, через лес.

И вот тут я забоялась. Хотела уточнить, чего нужно бояться, но услышать ответ было ещё страшнее. Поэтому я просто пошла бояться в лес. Там было сумеречно и страшно, но обошлось без неприятных встреч. Через пару часов была в клинике и в полном порядке.

Много здесь думаю о беременности как о процессе.

Сначала тебе девять месяцев тяжело ходить, дышать и вообще жить. Потом ещё несколько долгих часов очень больно. А потом появляется оно – новое существо.

Существо, которое не умеет пока отличить салатовый карандаш от изумрудного и называет оба листиковыми.

Существо, которое очень сожалеет, что его деревня находится недостаточно высоко в горах и есть ещё поселения повыше.

Существо, которое, в отличие от своей бабушки, пока ещё не знает, что такое геморрой, но знает, что такое клопы – собственной спиной.

Существо, которое ужасно переживает, что бабушке поставят вакцину, и изо всех сил пытается увидеть процесс осмотра.

Существо, которое не понимает, что такое недостаточный вес, и думает, что быстро устаёт просто потому, что слишком сильно нажимает на карандаш во время рисования.

Существо, которое живёт и хохочет, несмотря ни на что.

Стоит ли это всего пережитого – вот на этот вопрос пока не нашла ответа, продолжаю искать. Пожалуй, где-то здесь прячется та самая, настоящая причина – панический страх беременности. Наверное, оттого этот страх живёт во мне, потому что засел где-то глубоко чёткий образ беременной матери – лежащей в сарае, на клочке сена, с огромным животом и в сползающем с этого самого живота драном коричневом пальто. Или не оттого…

Летисии пятнадцать лет.

Сегодня она впервые за свою жизнь пришла к врачу. На восьмом месяце беременности, с начавшимися схватками – ложными, как оказалось.

Прийти она решила не сама, тётя привела. Тётя же записывала за Летисию все рекомендации медиков, объясняла ей, что написано в направлении для госпиталя и что такое подпись. Девочка долго смотрела в лист, нарисовала в конце несколько линий.

Она не умеет ни читать, ни писать. Не знает, как называются внутренние органы женщины. Затрудняется посчитать, сколько недель беременна.

Я не стала спрашивать у неё, знала ли она, какие действия приводят к зачатию. Побоялась спрашивать, хотела ли она этого ребёнка и хотела ли того, что произошло с ней.

Сейчас ей было очень больно. Я не хотела дать ей даже намёк на то, что с ней что-то не так. Может быть, она действовала осознанно, а может быть, нет. Не важно.

Сейчас важно, что она сможет родить своего ребёнка в безопасности для себя и для младенца. Сможет выбрать, какой матерью ему быть. Надеюсь, сможет.

По какой-то иронии, в этот самый момент, когда наши врачи осматривали Летисию, за дверью сидела очередь