На закате - Хван Согён

лестнице, что уходила дальше в гору. До знакомства с Чемёном я никогда не заходил в тот переулок. Обычно, возвращаясь с рынка, где я помогал родителям, я шел по центральной улице мимо колонок с водой и общественных туалетов и, пройдя табачный киоск на углу, поворачивал к дому.

В одном из переулков всегда сидела компания из четырех-пяти чумазых мальчишек. Некоторые из них курили. Каждый раз, когда я проходил мимо них, они напряженно косились в мою сторону.

— Че пялишься? — крикнул мне как-то один из курильщиков.

В другой день кто-то из них отнял у меня школьную фуражку.

— Э, отдай!

— Деньги гони!

— Отдай, я сказал!

— Гляньте на этого придурка.

Вдруг из темноты в глубине переулка раздался высокий голос: «Э, э, отдай!» К нам вышел мальчуган, которого такие парнишки назвали бы не иначе как «соплей». Коренастый крепыш, он был настолько маленького роста, что я смотрел на него сверху вниз. Выхватив из рук приятеля фуражку, он протянул ее мне со словами: «Надо как-нибудь помериться силами». Я молча надел фуражку и отвернулся. Это был Малой, младший брат Чемёна. Вообще-то по-настоящему его звали Чегын, но из-за того, что он был младше, да еще и маленького роста, его прозвали Малым. Там было больше десяти парней, которые лебезили перед Чемёном.

Летними вечерами все жители района высыпали на улицу: взрослые мужчины, собравшись компаниями по несколько человек, играли в шашки на выпивку, женщины, усевшись на корточки, перемывали всем кости и хохотали, сверкая голыми коленками, дети шумели, играя в догонялки и прятки. Подростки вроде меня сбивались в стайки и прогуливались вниз-вверх по главной улице. Наш дом был недалеко от самой вершины горы, и, если пройти главную улицу до конца, свернуть направо и подняться по тропинке, то можно было попасть наверх: там росла густая трава и редкие деревья. Оттуда было видно район, что спускался с противоположного склона. Огни, мерцающие в окнах домов, освещали небо. Неподалеку возвышалась гора Пукхансан, а за ней оживленные городские улицы горели красным лучами, достающими до самых звезд. На вершине горы было несколько валунов с небольшими пещерами внутри.

Однажды там собрались дети и даже несколько взрослых и затеяли игру в петушиный бой, подбадривая друг друга шумом и криками. Я решил поглядеть на состязания, забравшись на валун. Два парня откуда-то притащили боксерские перчатки и устроили спарринг.

— Так! Уклон, атака, нырок! Чувак, бей прямой! Джеб, джеб! Апперкот! Так!

Не выдержав удара, один из соперников упал на спину, и юноша, который одновременно был и болельщиком, и рефери, скомандовал прекращать бой.

— Эй ты, иди-ка сюда, — крикнул мне победитель.

Это был тот самый парень, который несколько дней назад в переулке предлагал мне как-нибудь помериться силами. Рефери вторил ему:

— А, это ты недавно переехал? Дуй сюда!

Я вовсе не горел желанием к ним подходить, но убегать, поджав хвост, тоже не дело, так что пришлось карабкаться вниз. Отчего-то мне польстило, что тот парень знал, кто я. Я вообще-то не был драчуном, и, когда мы только переехали в Сеул, ко мне постоянно приставали всякие придурки по дороге в школу. В одной только начальной школе тогда было больше чем по двадцать классов в параллели. В средней школе было уже поменьше народу, классов десять параллельных, но в одном классе могло быть человек семьдесят — восемьдесят. Для них я был деревенщиной, и поэтому мне пришлось кое-чему научиться. Если тебя задели или разозлили, нельзя давать спуску. Каждый день, даже если это было уже сверх моих сил, мне приходилось драться до тех пор, пока обидчик сам не сдавался. Никто здесь не сочувствовал проигравшим. Если сегодня сдаться, то завтра по дороге из школы, послезавтра у дома, где живет кто-нибудь из мальчишек, снова придется драться до тех пор, пока противник не закричит «хватит». Нельзя было останавливаться, пока другой не попросит пощады или не извинится. Когда я возвращался домой с расквашенным носом или разбитыми губами, мама и папа даже не обращали на это внимания. Я должен был присматривать за братишкой, но не было никого, кто мог бы помочь мне. Поэтому я не отступил, а принял бой с Малым. Мне было отлично известно, что, если я откажусь сейчас, меня ждет много тяжелых дней впереди.

Уже почувствовавший один раз вкус победы Малой, постукивая кулаком об кулак, готовился к схватке. Я молча взял перчатки и надел их. Впервые в жизни примерив боксерские перчатки, я стоял в нерешительности, пока парни не толкнули нас в спины и не крикнули: «Начали!» У меня тут же потемнело в глазах. Впоследствии я немного занимался боксом и узнал, что это был джеб. Подняв кулаки и пригнув голову, я попробовал двигаться, как парни, за которыми мне приходилось наблюдать раньше. Когда я пытался нанести удар, мой противник уворачивался и в ответ прилетал очередной джеб. Я получил в лицо еще несколько раз. «Если разозлюсь — проиграю», — пробормотал я про себя и изо всех сил сжал губы. В какой-то момент от точного джеба у меня пошла из носа кровь. Я наклонился, чтобы избежать следующего, и двинул кулаком вверх. Почувствовал через перчатку сильный удар. Малой рухнул навзничь. Но быстро встал, попрыгал на месте и снова ринулся на меня.

— Хватит, хватит, — разнял нас наш рефери.

Между тем у меня продолжала хлестать из носа кровь, вся рубашка спереди была измазана красным.

— Кровищи-то, — пробормотал парень-рефери и вытер мне лицо полотенцем, которое болталось у него на плечах. От полотенца шел невыносимый кислый запах пота.

— Нормально же дрались, ты чего это? — засопел Малой.

— Хорош, ничья. Ты был в нокдауне, а он ранен.

Видимо, посчитав мое кровотечение достаточным для сохранения своей репутации, Малой перестал бурчать и снял перчатки.

— Дома скажешь: тренировался и ударился. Раньше боксом занимался? — спросил меня рефери.

— Нет, первый раз.

— Да ладно, апперкот не знал? Да у тебя талант. Как звать-то?

— Пак Мину.

— Я Чемён. Можешь меня называть «братан». Его зовут Мину. Слыхал? Пожми руку Мину.

Мы с Малым неловко пожали друг другу руки.

Поведение Чемёна произвело на меня сильное впечатление. Он ни разу не задел ни мою гордость, ни самолюбие Малого и так просто принял меня в их компанию.

До моего выпуска из школы мы крепко дружили с братьями. Чемёну, второму сыну в семье, тогда было около двадцати лет. Старшему, Чесопу, было где-то двадцать два года. Он приезжал домой раз в несколько месяцев, оставался на пару-тройку недель и опять куда-то исчезал. Малой, третий по старшинству