Мулен Руж - Пьер Ла Мюр

– Мари, не надо! – Анри повысил голос. – Давай не станем ссориться. Обойдемся без выяснения отношений. Будем считать, что это моя вина.

Он протянул ей конверт:

– Вот, это твоя лицензия на торговлю с лотка. Ведь ты хотела ее получить, не так ли? Так вот она, держи. Оформлена на твое имя. Ты не можешь ни продать ее, ни передать кому-либо другому. Помнишь, ведь именно из-за нее ты и открыла сберегательный счет в банке?

Теперь к Мари в полной мере пришло осознание случившегося. Он мог судить об этом по ее ошалевшему взгляду.

– Но что он теперь скажет? – В ужасе простонала она, не обращая внимания на Анри. – Что он сделает со мной, когда узнает, что ты меня прогнал?

Мари вскинула на него глаза и проворно бросилась к нему, прижалась всем телом.

– Анри, умоляю, Анри! Не прогоняй меня… – Отчаяние вернуло кошачью грацию ее движениям, и теперь все ее тело льнуло к нему в мольбе. – Пожалуйста, Анри… Я сделаю все… все…

Она зашлась в рыданиях, обезумевшие глаза теперь казались огромными, они были похожи на два зеленых ириса, плывущие в лужицах слез.

– Все, что ни пожелаешь… все, что ни прикажешь… – повторяла Мари.

Говоря это, она опустилась перед ним на колени и, схватив его за руку, принялась покрывать ее неистовыми, влажными поцелуями.

– Пожалуйста, Мари, не надо. – Он отвел взгляд, будучи не в состоянии более выносить зрелище этого человеческого унижения. – Перестань!

Она же продолжала упорно целовать его руку, бормоча что-то бессвязное.

И тут ее осенило. Рванув блузку на груди, она поспешно сорвала с плеч бретельки тонкой сорочки.

– Смотри, Анри, смотри! – Теперь Мари держала свои груди обеими руками. – Не правда ли, они прекрасны? Ты же всегда говорил, что они тебе нравятся… А один раз сказал, что они великолепны… Тебе нравилось прикасаться к ним… Ты же можешь трогать их, целовать, делать все, что только захочешь… все…

Последовавший за этим час Анри запомнил на всю жизнь. Растрепанная, заплаканная, она умоляла его, задирала юбку, пыталась увлечь его к дивану. Заходясь в рыданиях, вызывалась готовить ему еду, позировать, стирать, чинить его одежду, мыть полы.

Прикрыв рукой глаза, он неподвижно сидел на стульчике перед мольбертом. Совершенно не к месту Мари напомнила ему о том, что он когда-то прочел ей о мадам Дюбарри, когда той было суждено взойти на плаху. Ведь у нее тоже были светлые волосы; и она тоже родилась в нищете; и тоже стояла на коленях перед палачом, целовала его руки, оголяла груди и молила о пощаде.

Внезапно Мари вскочила на ноги. Теперь это был скорпион, готовый к решающему броску.

– Я ненавижу тебя, понял? Я всегда тебя ненавидела! Тебя, и твою отвратительную рожу, и эти твои обрубки вместо ног! Недомерок, вот ты кто! Недомерок и калека. Проклятый калека, который не может даже нормально ходить. Я ненавидела тебя с того самого момента, как впервые увидела. И даже когда говорила, что люблю тебя, в душе ненавидела еще сильнее. Когда ты прикасался ко мне, у меня от омерзения мурашки бежали по всему телу. Я бы никогда не вернулась сюда, если бы не Бебер. Он меня заставил…

Теперь ее искаженное злобой лицо было совсем рядом.

– И вот еще! Я очень рада, что ты калека! Рада, ты слышишь? Рада! Рада!

Она злобно выкрикивала слова, время от времени истерически похохатывая, задыхаясь от ненависти.

– И если хочешь знать, я никуда не уйду! Как тебе это понравится, а? Нет, не уйду, и знаешь почему? Потому что ты должен мне деньги. Да, должен! И не отпирайся – ты обещал платить мне по сто франков каждый день, а сам давал только семьдесят пять. Ты меня обманул!..

Это был бред лишившейся ума женщины, в ее словах не было ни логики, ни здравого смысла – что ж, ведь это так типично для нее. Сначала он был даже благодарен ей за эти откровения. Это делало его задачу гораздо проще. С каждым новым оскорблением его решимость крепла. В конце концов он упомянул про Пату. Еще одно слово, и сюда придет Пату и упрячет ее в Сен-Лазар.

Это привело ее в чувство.

Мари обессиленно опустилась на диван и, продолжая по-детски хныкать, принялась застегивать блузку.

– Можешь отправить мои вещи к сестре. Я их там заберу.

Анри сел рядом и взял ее за руку.

– А разве ты не вернешься к Беберу?

Она покачала головой, и лицо ее болезненно исказилось.

– Не могу… Он меня не любит. У него другая любовница, рыжая… Ему нужны только мои деньги…

– Очень трудно любить того, кто не любит тебя, правда? – тихо проговорил Анри. – Мы с тобой испытали это на себе. Вот увидишь, к одиночеству привыкнуть не так уж и трудно… – Это было не так, к одиночеству нельзя привыкнуть никогда… – Возможно, ты еще встретишь человека, который будет любить тебя…

Мари не слушала, а может быть, и не слышала его. Рассеянно поправила прическу, по-детски вытерла слезы ладошкой. А затем встала, молча взяла протянутый конверт и, даже не поблагодарив, словно заводная кукла, вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Еще какое-то время Анри сидел неподвижно, прислушиваясь к ее тяжелым шагам на лестнице.

И внезапно в студии стало очень тихо. Было слышно, как жужжат мухи в потоке солнечного света. В воздухе все еще пахло ее рисовой пудрой. Через два или три дня все выветрится…

Анри заковылял обратно к мольберту, взял в руки палитру и принялся за работу.

Глава 15

«Ателье художественной литографии» папаши Котеля располагалось в ветхом сарае в дальнем углу мощенного кирпичом двора за храмом Нотр-Дам-де-ла-Круа в районе Менильмонтан. В свое время там находилась конюшня, и еле уловимый запах конского пота все еще витал в воздухе, смешиваясь с едким запахом типографской краски, азотной кислоты, гуммиарабика, а также кофе и табака.

Анри представился и объяснил цель своего визита. Папаша Котель внимательно его выслушал, сосредоточив взгляд на тяжелом квадратном литографическом камне, лежащем на рабочем столе его печатного станка, сдвинув на затылок черную ермолку и задумчиво теребя пук редких волос, торчавших из подбородка и придававших ему неподражаемое сходство не то с древнекитайским ученым, не то со старым козлом – Анри никак не мог решить, с кем именно из них.

– Так, значит, дело в афише? Вы пообещали месье Зидлеру афишу…

– В цвете, – уточнил Анри.

– …афишу в цвете, – понимающе кивнув, повторил Котель. – И насколько я понял из ваших объяснений, прежде