Нам нужно поговорить о Кевине - Лайонел Шрайвер

бросилась обниматься, обрушив на меня поток благодарностей. Она то и дело вставала из-за рождественского стола, чтобы проверить, достаточно ли тепло в клетке, или скормить прыгунчику ягодку клюквы. Я уже начала беспокоиться. Животные не всегда хорошо себя чувствуют в другом климате, и подарить такое хрупкое создание чувствительному ребенку, наверное, было поспешным решением.

Наверное, я купила Нюхлика, как окрестила его Селия, не только для нее, но и для себя – пусть даже по той единственной причине, что его нежная, глазастая уязвимость так напоминала мне саму Селию. Длинный, пушистый мех этого создания был похож на тонкие волосы нашей дочери, и этот пушистый шарик весом в сто пятьдесят граммов выглядел словно одуванчик: дунь на него хорошенько, и он разлетится по ветру. Когда Нюхлик поднимался на тонкие и узкие, похожие на ходули задние ноги, казалось, что он вот-вот потеряет равновесие. Он постоянно обнюхивал загаженную по углам клетку своим характерным трубкообразным и цепким носиком-хоботком, и выглядело это одновременно комично и трогательно. Он не столько бегал, сколько скакал, и его существование, ограниченное пределами его небольшого мирка, излучало тот же бодрый, неунывающий оптимизм, с которым Селия вскоре будет смотреть на свои собственные ограничения. Несмотря на то, что короткоухие прыгунчики не являются строгими вегетарианцами – они едят червей и насекомых, – огромные карие глаза придавали Нюхлику испуганный и трепещущий вид, совсем не напоминавший хищника. По телосложению Нюхлик, как и Селия, был жертвой.

Понимая, что ее питомца не следует слишком часто брать в руки, Селия робко просовывала палец в дверцу клетки и гладила его рыжевато-коричневый мех. Когда к ней приходили поиграть друзья, она держала дверь в свою комнату закрытой, а друзей завлекала более прочными игрушками. Может быть, это означает, молила я, что она учится тому, что другие люди могут быть не такими, как она. (Селия была популярна в классе отчасти потому, что проявляла неразборчивость, поскольку приводила домой товарищей для игр, которых другие дети презирали, – например, это избалованное создание с резким голосом по имени Тиа, чья мать имела наглость спокойно заявить мне, что «было бы намного лучше, если бы Тиа позволяли выигрывать в настольные игры». Селия пришла к такому же выводу, хотя ей ничего не говорили, – после ухода своей властной приятельницы она задумчиво спросила меня: «А можно жульничать, чтобы проиграть?») Глядя на то, как наша дочь защищает Нюхлика, я искала в ее лице твердость и решимость, которые указывали бы на зачатки способности защитить себя.

И все же, пусть и неохотно, но я думала вот о чем: возможно, Селия прекрасна в моих глазах, но ее очарование того рода, который посторонние люди обычно не замечают. Ей было всего шесть лет, но я уже опасалась, что она никогда не будет красивой и что вряд ли она сможет держаться достаточно властно. У нее был твой рот – слишком широкий для ее личика, с тонкими бледными губами. Трепетное выражение лица побуждало к осторожности в обращении с ней, а это было утомительно. Эти волосы, такие шелковистые и легкие, позже станут прилизанными, а золотистый цвет к подростковому возрасту потускнеет. Кроме того, разве настоящая красота не должна быть чуть-чуть загадочной? А Селия была слишком простодушной, чтобы предполагать в ней тайны и секреты. У нее было открытое лицо; есть что-то потенциально неинтересное во внешности человека, который расскажет тебе все, что ты захочешь узнать. Да, я уже могла все это предвидеть: она вырастет в молодую девушку, которая безнадежно влюбится в президента школьного совета, а он даже не будет знать о ее существовании. Селия всегда будет отдавать себя по дешевке. Позже она, будучи еще слишком молодой, съедется с мужчиной старше себя, который начнет злоупотреблять ее добротой и который бросит ее ради более пышнотелой женщины, умеющей одеваться. Но по крайней мере, она всегда будет приезжать к нам на Рождество, и будь у нее такая возможность, она стала бы гораздо более прекрасной матерью, чем я.

Кевин избегал Нюхлика – само его имя звучало оскорблением для мальчика-подростка. Он охотно ловил пауков и сверчков и бросал их на съедение в клетку – обычное развлечение для мальчишек и отличное занятие для него, поскольку Селия была слишком брезглива. Но дразнил он ее безжалостно – холодно и с каменным лицом. Ты вряд ли позабыл тот вечер, когда я подала на ужин перепелок, и он убедил ее в том, что тощая маленькая тушка на ее тарелке – это «сама знаешь кто».

Я знаю, Нюхлик являлся всего лишь домашним питомцем, пусть и дорогостоящим, и какой-нибудь печальный конец был неизбежен. Мне следовало подумать об этом, прежде чем дарить ей этого маленького зверька; хотя, конечно же, избегать привязанностей из страха потери – это все равно что избегать самой жизни. Я надеялась, что он проживет подольше, но Селии ничуть не стало от этого легче, когда случилась беда.

Тот вечер в феврале 1998 года был единственным случаем на моей памяти, когда Селия притворялась. Она металась по дому, ползала по полу, поднимала край покрывала на кушетке и внимательно вглядывалась под диван, но, когда я спросила, что она ищет, она прощебетала: «Ничего!» Селия продолжала ползать на четвереньках и после того, как ей пора было ложиться, отказывалась объяснить, в какую игру она играет, но умоляла разрешить ей поиграть подольше. Наконец, терпение мое лопнуло, и я погнала ее спать, несмотря на сопротивление. Такое непослушание было не в ее духе.

– Как поживает Нюхлик? – спросила я, пытаясь ее отвлечь, когда включила свет в ее комнате.

Тело ее напряглось, и когда я закинула ее на кровать, она не смотрела на клетку. После паузы Селия прошептала:

– У него все хорошо.

– Я не вижу его отсюда, – сказала я. – Он прячется?

– Он прячется, – ответила она еще тише.

– Может, пойдешь найдешь его и покажешь мне?

– Он прячется, – сказала она, по-прежнему не глядя в сторону клетки.

Прыгунчик иногда спал в углу клетки или под веткой, но, когда я сама пошарила в клетке, я его не нашла.

– Ты ведь не позволяла Кевину играть с Нюхликом? – резко спросила я таким тоном, каким могла бы спросить, не сунула ли она Нюхлика в блендер.

– Это все я виновата, – выдохнула она и всхлипнула. – Я д-думала, что закрыла дверцу клетки, но, наверно, не з-з-закрыыыыла! Потому что, когда я пришла после ужина, она была открыта, а его не было! Я везде искала!

– Тихо, тихо, успокойся, мы его найдем, – утешала ее я, но она не успокаивалась.

– Я глупая! Кевин так говорит, и он прав! Я глупая! Глупая, глупая, глупая!

Она так сильно ударила себя по виску сжатой в кулачок рукой, что мне пришлось схватить ее за запястье.

Я надеялась, что приступ рыданий скоро закончится, но горе маленькой девочки – поразительно стойкая вещь, и сила ее самобичевания заставила меня дать ей ложные обещания. Я уверяла ее, что Нюхлик вряд ли ушел далеко и что к утру он обязательно вернется в свою уютную клетку. Ухватившись за коварно предложенную мной соломинку, Селия задрожала и затихла.

Кажется, мы не сдавались до трех часов ночи – и еще раз спасибо тебе за помощь. Наутро тебе нужно было ехать на работу, и нам обоим предстояло не выспаться. Мы проверили все щели; ты отодвинул сушильную машину; я переворошила мусор в ведре. Добродушно бормоча «Где же этот проказник?», ты вытащил все книги с нижних полок, а я собралась с духом и проверила, нет ли шерсти в измельчителе под раковиной.

– Не хочу усугублять словами «Я же тебе говорил!», – сказал ты, когда мы оба рухнули на пол в гостиной с комками пыли в волосах. – И я правда считал, что он очень милый. Но это редкое, хрупкое животное, а она всего лишь первоклассница.

– Но она была такой добросовестной. Никогда не забывала налить ему воды, не перекармливала. И что, просто оставила открытой дверцу?

– Она рассеянна, Ева.

– Это правда. Наверное, можно заказать еще одного…

– Даже не думай. Одного урока в год на тему смертности достаточно.

– Думаешь, он мог выбраться наружу?

– В этом случае он уже замерз насмерть, – весело ответил ты.

– Спасибо.

– Это лучше, чем собаки…

Вот такую историю я рассказала Селии на следующий день: что Нюхлик пошел играть на улицу, где он будет гораздо счастливее, потому что там много свежего воздуха, и у него появится много друзей