Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

госпиталь, где знакомые врачи и медсестры встретили его с удивлением, полагая, что он давно уже уехал из Гродно. Машенька хранила в тайне их семейные отношения, собираясь объявить об этом коллегам и знакомым в день свадьбы. Во дворе госпиталя царила суматоха, стояло несколько грузовых автомашин, на них, подумал Виктор, должно быть, привезли раненых.

— Где мне найти Фаину Герасимовну Косицину? — обратился Виктор к знакомому майору медицинской службы.

Тот посмотрел на него как-то странно и молча пожал плечами.

— Вы что — не знаете, кто такая Фаина Герасимовна?

— Что? Я не понимаю, что я должен знать? Похороны через час, — майор шмыгнул носом и пошел по своим делам.

Чьи похороны, кого будут хоронить? Тяжелое предчувствие встревожило Виктора. Потолкавшись во дворе, он вошел в просторное помещение госпиталя, в котором стояло несколько гробов. В них лежали незнакомые ему мужчины, а в двух он к ужасу своему увидел Фаину Герасимовну и Машеньку. От неожиданности он закачался, готовый упасть навзничь, но кто-то поддержал его сзади, и он сумел удержаться на ногах.

— Крепись, лейтенант, нам всем нелегко, — услышал он голос кого-то из медперсонала, узнавшего его.

— Но Машенька! — произнес Виктор с надрывом в голосе.

— Вы знали ее? Ну, конечно, знали… Жаль, хорошая была медсестра… Они уже возвращались домой, когда попали под обстрел бандитов… Видите, сколько погибло…

Невероятных усилий стоило Виктору дождаться конца похоронной процессии. В боях он часто терял друзей, подчиненных, начальников, сильно переживал, но понимал-идет война, смерть всегда рядом, к ней нельзя привыкнуть, но воспринимать, как тяжкую необходимость, можно. Однако теперь-то уже не было войны, а люди погибали. С кладбища Виктор сразу же отправился домой. Собрав свои вещи, вмещавшиеся все в тот же солдатский вещмешок, он сообщил хозяевам, что освобождает комнату.

— А пани? — удивились те.

— Машеньки больше нет, — угрюмо ответил он и кулаком вытер глаза.

— Как нет? Пан, объясни нам…

— Погибла… Бандиты напали… Ну, те, что по лесам прячутся…

— Ой, Матка Боска! — стала креститься хозяйка. — Чем же пани Мария провинилась перед ними…

— Им не важно, в кого стрелять, пани это Мария или обычный советский солдат, — Виктор перекинул вещмешок через плечо.

— Нех их холера, войны нет, а они все кровь пускают! — возмутился хозяин. — За что, за что пани Марию, она такая добрая, милая девушка, — обхватил он седую голову руками, — ай, ай, ай, Езус Христос, — и вдруг покрасневшими глазами посмотрел на Виктора. — А вы, пан офицер, можете оставаться у нас сколько хотите, много мы с вас не возьмем, — предложил он. — Вы нам таксама спадабалися, вы тоже человек добрый…

— Спасибо, спасибо, — покрутил головой Виктор. — Я на вокзал… Меня дома ждут!.. Извините, коли, что не так…

— Все так, все так, пан офицер, — развел руками хозяин, прощаясь. — Счастья вам, только какое оно счастье, кали пани Марии не стало… Ай, колки гэтыя лясныя браты!

На вокзале покидавшего Гродно остановил патруль, поскольку Виктор был все еще в военной форме, проверил документы.

— Вы давно должны были покинуть город, почему задержались? — поинтересовался капитан с красной повязкой на рукаве и надписью: «Патруль».

— Хотел здесь бросить якорь, товарищ капитан, но, видно, не судьба, — ответил Виктор.

— Подходящего дела не нашли или домой потянуло?

— Именно потянуло, — рассказывать о своем горе ему не хотелось, а то, что здесь ежедневно гибли люди, никого не удивишь.

— Ну, тогда доброго пути, лейтенант, — и капитан отдал ему документы. — Поторопитесь, поезд на Харьков отправится, — он взглянул на циферблат наручных часов, — через десять минут, ну, может, на пару минут позже…

II

Каждого пришедшего с фронта нагорновцы встречали почти всем селом. Немало было радости, но еще больше слез, ибо многих так и не дождались, получив похоронки. «Погиб смертью храбрых» — так стандартно заканчивались все подобные извещения. Ставшая после изгнания фашистов из Нагорного и ухода на фронт Василия Степановича Пискунова председателем сельсовета Анна Анисова, принимала на себя все радости и печали. Пискунов как ушел, так и не давал о себе знать: война приняла его и из своих огненно-стальных объятий так пока и не выпускала. «Пропал без вести», — отвечали на запрос сельсовета из военкомата. Анне было обещано, что она лишь временно займет пост председателя, но нет ничего более постоянного, чем временное. Восстанавливать хозяйство в Нагорном, ремонтировать старые и строить новые дома без копейки в местной кассе — дело чрезвычайно трудное, если не сказать не выполнимое, не говоря уж о том, чтобы материально помочь вдовам и сиротам села.

Нежданно-негаданно в Нагорном объявился Артем Григорьевич Сапожников, давнишний житель села, сын священника Григория Сапожникова, принявшего на себя удары воинствующих атеистов в 20-е и 30-е годы, когда интенсивно рушились храмы и преследовались служители культа. Помнила Анна, как она девчонкой жалела белобрысого Артюшку, родители которого с одеялами, подушками, клунками, набитыми всяческими вещами, кочевали из хаты в хату, а лотом из села в село, ища приюта, ибо собственное их жилье у самой церкви было конфисковано и церковь была закрыта. Потом семья эта где-то затерялась, не было о ней ни слуху ни духу. И вдруг в кабинет председателя сельсовета вошел стройный сержант, с наградами на груди, с небольшой бородкой и усами и с длинными волосами. Анна сразу узнала в нем того плаксивого и сопливого Артюшку, которому она из жалости однажды сунула в ручейку леденец, купленный ее отцом в местном кооперативном магазине — целый кулек за двадцать копеек.

— Артем Григорьевич! — удивленная встала за столом Анна.

— Я, я, Анна Дмитриевна, спасибо, что не забыли, — улыбнулся Сапожников и вынул из кармана брюк завернутые в бумагу конфеты. — Долг платежом красен! — улыбнулся он, отдавая Анне конфеты.

— Да что вы, что вы, — покраснела председатель сельсовета.

— Берите, я ведь не забыл тот леденец, от него у меня до сих пор сладко во рту…

— Ой, какой же вы! — взяла она подарок и положила на стол. — Ради бога, садитесь, — пригласила она и села сама. — Так вы тоже… сержант, да? — прищурила она глаза на погоны,

— Сержант.

— И награды!

— А как же иначе, уважаемая Анна Дмитриевна! — усаживаясь поудобнее, снова улыбнулся Сапожников. — Помните про Василия Теркина? Как он смотрел на награды?

На медаль. И то не к спеху.

Вот закончили б войну,

Вот бы в отпуск я приехал

На родную сторону.

Буду ль жив еще? — Едва ли.

Тут воюй, а не гадай.

Но скажу насчет медали:

Мне ее тогда подай.

Обеспечь,