Нечестивец, или Праздник Козла - Марио Варгас Льоса

— Едем в Интернациональную клинику, Педро Ливио, — сказал доктор Велес Сантана. — Потерпи, потерпи еще немножко.

Чем дальше, тем безразличнее ему все становилось. Он был в «Опеле», за рулем — Мирито, Бьенвенидо сидел впереди, а сзади, рядом с ним, доктор Велес Сантана. Линито дал ему понюхать что-то, сильно пахнущее эфиром. «Запах карнавала». Дантист и врач подбадривали:

— Уже подъезжаем, Педро Ливио». Ему безразлично было то, что они говорили, и то, что, похоже, так беспокоило Бьенвенидо и Линито.

— Куда же запропастился генерал Роман?

— Если он не появится, дело — дрянь.

Вместо мороженого Ольга получит сообщение, что ее мужа оперируют в Интернациональной клинике, в трех кварталах от дворца, после того, как покарали убийцу сестер Мирабаль. От дома Хуана Томаса до клиники — всего несколько кварталов. Почему же так долго едут?

Наконец «Опель» остановился. Бьенвенидо и доктор Сантана вышли. Он видел, что они стучали в дверь, над которой светились и искрились буквы: «Приемный покой». Вышла сестра милосердия в белом сестринском головном уборе, появились носилки. Когда Бьенвенидо Гарсиа с Белесом Сантаной поднимали его, боль стала чудовищной: «Уморите, коньо!» Он заморгал, ослепленный белизной коридора. Поднимались в лифте. Теперь он лежал в стерильно-белой комнате, в изголовье — образ Пречистой Девы. Бьенвенидо и Вел ее Сантана куда-то ушли; две сестры раздевали его, молодой мужчина с усиками наклонился к самому его лицу.

— Я — доктор Хосе Хоакин Пуэльо. Как вы себя чувствуете?

— Хорошо, хорошо, — прошептал он, счастливый, что получилось выговорить. — Плохо дело?

— Я дам вам таблетки от боли, — сказал доктор Пуэльо. — Пока мы вас готовим к операции. Надо вытащить из вас эту пулю.

Из-за плеча доктора выглянуло знакомое лицо — широкий лоб, пронзительные глаза: доктор Артуро Дамирон Рикарт, владелец и заведующий хирургическим отделением Интернациональной клиники. Однако на этот раз он не выглядел улыбчивым добряком, как обычно, доктор был заметно растерян. Бьенвенидо и Линито все ему рассказали?

— Мы тебя готовим к операции, Педро Ливио, сейчас сделаем укол, — предупредил он. — Не бойся, все будет хорошо. Хочешь позвонить домой?

— Только не Ольге, она в положении, боюсь напугать. Лучше — моей свояченице Мари.

Голос, похоже, окреп. Он сказал им номер телефона Мари Деспрадель. Таблетки, которые его заставили проглотить, укол и дезинфицирующая жидкость — сестры вылили несколько пузырьков ему на руку и на живот — подействовали. Голова больше не кружилась, дурнота отступила. Доктор Дамирон вложил ему в руку телефонную трубку.

— Алло, алло?

— Это Педро Ливио, Мари. Я в Интернациональной клинике. Несчастный случай. Не говори Ольге, не пугай ее. Меня будут оперировать.

— Боже правый, Боже правый! Я еду к тебе, Педро Ливио.

Врачи осматривали его, переворачивали, а он не чувствовал их рук. Безмерный покой наполнил его. Он совершенно отчетливо понимал, каким бы другом ни был Дамирон Рикарт, он не может не сообщить в СВОРу, что к нему поступил человек с огнестрельным ранением, это обязаны были делать все больницы и госпитали, в противном случае врачам и сестрам грозила тюрьма. А значит, скоро сюда нагрянет СВОРа и начнется дознание. Нет, нет. Хуан Томас, Антонио, Сальвадор уже показали Пупо Роману труп, и тот уже поднял войска, и уже объявили, что власть переходит к военно-гражданской хунте. Возможно, как раз в эти минуты верные Пупо Роману военные арестовывают или ликвидируют Аббеса Гарсию с его бандой убийц, ведут в камеры братьев и приспешников Трухильо, а народ, наверное, высыпал на улицы — по радио объявили, что тиран мертв. В колониальном городе, вокруг Национального дворца бушует, наверное, карнавал, празднуют свободу. «А ты, Педро Ливио, лежишь на операционном столе, вместо того чтобы плясать, какая жалость».

И тут он увидел заплаканное, испуганное лицо жены.

— Что такое, любимый, что случилось, что с тобой сделали?

Он целовал ее, пытался успокоить («Несчастный случай, любимая, не пугайся, меня будут оперировать»), потом увидел свояченицу Мари, ее мужа Луиса Деспрадель Враче. Он был врачом и теперь расспрашивал доктора Дамирона Рикарта насчет операции.

— Зачем ты это сделал, Педро Ливио?

— Чтобы наши дети жили свободными, любимая. Она засыпала его вопросами и все плакала, плакала.

— Боже мой, ты весь в крови.

И он дал волю чувствам, которые так долго сдерживал, сжал ее руку и, глядя ей в глаза, воскликнул:

— Он мертв, Ольга! Мертв! Мертв!

Было похоже на кино, когда изображение застывает и время прерывается. Ему захотелось смеяться, видя, с каким недоверием смотрят на него Ольга, родственники, сестры милосердия, врачи.

— Замолчи, Педро Ливио, — зашептал доктор Дамирон Рикарт.

Все обернулись на дверь, потому что в коридоре раздался громкий топот вопреки всем табличкам на стенах, просившим соблюдать тишину. Дверь распахнулась. И в толпе военных Педро Ливио сразу узнал рыхлое лицо с двойным подбородком и глаза с набрякшими веками — полковник Джонни Аббес Гарсиа.

— Добрый вечер, — сказал он, глядя на Педро Ливио, но обращаясь к остальным. — Будьте любезны выйти. Доктор Дамирон Рикарт? Вы, доктор, останьтесь.

— Этой мой муж, — заплакала Ольга, обнимая Педро Ливио. — Я хочу быть с ним рядом.

— Выведите ее, — приказал Аббес Гарсиа, не глядя на Ольгу.

В палату уже вошли люди — calies с револьверами у пояса и военные с автоматами «Сан-Кристобаль». Сквозь прикрытые веки он видел, как уводили плачущую Ольгу («Не трогайте его, я жду ребенка»), Мари; свояк сам пошел за ними, не пришлось и подталкивать. Люди вокруг смотрели на него с любопытством и немного брезгливо.

Он узнал генерала Феликса Эрмиду, полковника Фигероа Карриона, которого знал по армии. Говорили, что в СВОРе он был правой рукой Джонни Аббеса.

— Как его состояние? — обратился Аббес к врачу тягуче-лениво.

— Тяжелое, полковник, — ответил доктор Дамирон Рикарт. — Пуля, по-видимому, находится вблизи сердца, в области эпигастрия. Мы дали ему лекарства, чтобы остановить кровотечение и оперировать.

Многие курили, и палата наполнилась дымом. Как хотелось курить, вдохнуть ментоловый дым «Салема» с освежающим запахом, эти сигареты курил Уаскар Техеда, и ими всегда угощала в своем доме Чана Диас.

Над ним нависло, почти касаясь, отечное, с упавшими черепашьими веками лицо Аббеса Гарсии.

— Что с вами произошло? — услышал он мягкий, вкрадчивый голос.

— Не знаю, — ответил он и сразу пожалел, глупее ответа не придумать. Но другого в голову не пришло.

— Кто в вас стрелял? — продолжал Аббес Гарсиа тем же тоном.

Педро Ливио молчал. Невероятно, что за все эти месяцы, пока готовились убить Трухильо, они ни разу не подумали о