В деревне - Иван Потрч

И еще одно обстоятельство в его истории осталось для меня невыясненным — это судьба Туники; видно, так уж тому суждено, полагал я, после того, как в одно прекрасное утро его вызвали из камеры. Его отвели в канцелярию, переодели, а вечером арестант из портняжной мастерской сунул мне какие-то смятые бумажки. Он нашел их в тюремной одежде Хедла. Это было письмо, четыре страницы, густо исписанные мелким почерком.

«Дорогой Южек!

Это письмо передаст Тебе Хана. Будь с ней добр. Такой славный ребенок у вас с ней родился и очень на Тебя похожий. И материна дочка оправилась.

На меня не обижайся, я вышла за Палека. Мы уже не дома: ни у нас, ни у них жизни нам не было бы — вступили в задругу. Палек не хотел спорить со своими, да и разницы ведь теперь нету. Если хочешь выжить, надо работать не покладая рук и у себя, и здесь.

Должна я Тебе еще сказать, теперь можно. Я любила Тебя. Начиная с тех белых черешен — ведь Ты помнишь эти ваши черешни на склоне — я Тебя полюбила. Но Тебя в другую сторону понесло. Я Тебе поперек пути становиться не хотела, не смогла. Я знаю, что Тебе временами было очень худо из-за меня. Я боялась, как бы Ты не стал еще несчастливее из-за меня, и потому мы сговорились с Палеком. Я думаю, и для Тебя лучше, что так вышло. Тебя ждет Хана, она очень переменилась, с утра до ночи хлопочет по хозяйству — двое ребят у нее на шее. Что ей еще, горемычной, остается. И Тебя поджидает. Любит она Тебя. Когда Ты вернешься домой, на Топлековину, крепко вам приналечь придется, если устоять хотите, вы и ребята. И повернется еще к Тебе жизнь лицом. Да и как иначе — трое Тебя дожидаются.

В ту ночь, когда мама скончались, больше всего мне Тебя было жаль, — а только Ты больше не думай о том, что случилось, ни Ты, ни я. И о черешнях забудь. Хана все знает, я ей рассказала. Она промолчала, а сам знаешь, какой она бывает, но теперь я могу Тебе написать, что она не сердится из-за меня. И Ты тоже думай о ней и люби ее. Ты должен любить ее и своих детей.

Привет Тебе шлет через горы и долины

Это было последнее, что я узнал о Хедле, — больше мне не довелось ни увидеть его, ни что-либо о нем услышать. Может, перевели его куда в иное место, а может, и вовсе выпустили; если выпустили — каково-то ему пришлось в новой рукопашной схватке с жизнью? Ждала его Хана, ждали его двое детей — Зефы и Ханы…