Русский клуб - Владимир Дэс

И где предел богатства? Вот это непонятно. А когда что-то непонятно умному и энергичному человеку, то он может натворить очень много нехорошего и даже страшного.

Так случилось со знакомым Глебу бизнесменом Павлом Зарубиным.

Он пошёл в областные депутаты, чтобы использовать депутатские полномочия в личных целях, экономя на расходах по бизнесу.

Зарубин строил много по всему городу и области. У него был великолепный план расселения людей из ветхих домов центральной части города – так называемое «веерное строительство». Строился на свободной площадке дом, ломался рядом старый, и жителей переселяли из старого в новый многоквартирный дом. На месте старого вновь строился новый дом большей жилой площади, а рядом ломался старый и так далее по той же схеме.

Очень красивый проект.

Но в старых домах жили люди со своими требованиями и желаниями. Начались конфликты, приостановки в строительстве. Не всех, оказывается, на деле селили в соседний, только что отстроенный дом, многих перемещали из центра на окраину. И «красивый проект» стал трещать по всем швам.

Начались поджоги старых домов. И людей стал уже расселять сам город, а не Зарубин, поэтому дело у него пошло веселее. Расчистил место под сгоревшим домом – и вперёд, строй себе на головешках новый.

И вдруг у Павла в автокатастрофе на новеньком «Мерседесе» погиб сын. Казалось бы, вот тебе первый звоночек: «Остановись!» Но нет.

Дальше – больше: дома стали сгорать вместе с людьми. То инвалид не успел выползти, то бабка спала и не проснулась, а когда сгорела целая семья, да ещё среди них оказался участник Великой Отечественной войны, началось расследование.

И тут следственные органы вышли на Павла.

Он всё отрицал: «Знать ничего не знаю, там проводка старая, там печное отопление подвело». Но последнюю сгоревшую семью кто-то запер в их доме снаружи. И след вёл в команду Зарубина.

Павел запил. А представители прокуратуры, приехавшие в его загородный коттедж, нашли предприимчивого бизнесмена уже висящим на крюке бронзовой итальянской люстры. В кармане его обнаружились ключи от входной двери последнего сгоревшего дома. Возник вопрос: если это сделал он сам, то зачем положил себе в карман ключи? А если ему эти ключи положили как организатору поджога, то, наверное, и подвесили за это. Но чужих следов не нашли. И дело заглохло.

Глеб был на кладбище у Павла. Постоял у могилы. Жаль было его. Но не оттого, что он умер или был убит, а потому, что продал свою душу за идиотскую мечту о миллиарде, а веру в счастливую жизнь – за деньги. И ладно бы только свою.

Глеб знал, что владыка имел беседу с Павлом, после которой сказал Глебу, что Зарубин продал душу дьяволу. И тогда Глеб понял: владыка видел, что внутри у Паши было не всё в порядке. Поговорка «Чтобы копеечка истлела в твоём кулаке» означала не накопительство, а стремление к терпению и здравому смыслу в зарабатывании и расходовании этой «копеечки».

При всей его смиренности сила духа у владыки была неимоверной. Как-то раз Глеб попытался побудить владыку на худые слова.

Глеб волновался, говорил отрывисто:

– В первые дни войны, в июне 1941 года, около сотни миловских мужиков призвали на фронт, и все они погибли в первый же месяц. Женщины остались вдовами. Им надо было кормить детей, а семьи были большие. Но уполномоченный по сельхоззаготовкам не давал готовить дома еду. Заливал растопленные печи водой. Гнал всех на работы с утра и до глубокой ночи. Он был единственным мужиком в селе и пользовался этим. Он даже рубил иконы топором, чтобы бедные женщины не тратили время на молитвы, а тех, которые ему сопротивлялись и бунтовали, арестовывал как врагов народа. В него несколько раз стреляли подростки, сыновья этих вдов. Но не убили, пулей только ухо оторвало. После войны ему, как заслуженному человеку, было предложено переехать по государственной программе в Молдавию, и он уехал. И, молва говорит, жил до ста лет. В сытости и покое. Почему? – спрашивал Глеб владыку.

– Так угодно Господу. Всё по воле и замыслу Божьему. Планы Его и дела скрыты от нас, смертных, за семью печатями, – отвечал тот. – Обсуждать поступки людей ты можешь, а вот дела Господни обсуждать нельзя. Всё, что происходит в нашем мире, – от Бога, и верующий человек не имеет права осуждать волю Создателя.

Это великое смирение перед высшим разумом не совсем устраивало Глеба, но было честно.

Беседуя на эту тему с владыкой, Глеб так и не понял, почему верующий человек должен покорно смириться со всем, что происходит.

«Да, – думал Глеб. – Шла война, он был уполномочен государством обеспечивать заготовки для фронта, для победы. Чтобы солдатам было что поесть, чтобы обуть их, одеть. Вроде это должно оправдывать жестокость уполномоченного, но владыка не сказал об этом. Почему? Я же нашёл оправдание жестокому поведению? Но так можно оправдать любое зло».

Тогда Глеб запутался в своих мыслях, но сделал вид, как будто всё понял, а владыка, расставаясь, сказал:

– Не делай умный вид. Принять мои слова можно, а вот понять… Думай о Боге как о первичной истине, и тогда тебе станет всё ясно.

Но дальнейшие события ещё больше запутывали Глеба.

Однажды к нему пришёл Соин Андрей, бывший одноклассник, человек, не веривший в Бога, но живший по принципам построения справедливого и светлого будущего человечества.

В школе Андрей принимал активное участие в жизни пионерской организации. В седьмом классе вступив в комсомол, мечтал стать коммунистом. И его, как рьяного активиста, направили от школы вожатым на летнюю смену в «Артек». В его сознании эта поездка отложилась на всю жизнь. В то время «Артек» был маленьким утопическим коммунистическим государством, каким и должен был стать через двадцать лет весь Советский Союз. Андрей искренне в это верил, и у него возник конфликт на этой почве с родным отцом, который работал мужским парикмахером. У них дома было парикмахерское кресло. Солидные дядьки приходили стричься и платили деньги уже не государству, через кассу, а прямо в руки мастеру. Сын же глубоко презирал отца за эти «левые» деньги.

После школы Андрей окончил политехнический институт и стал работать на закрытом военном предприятии. Там исполнилась его мечта, его приняли в ряды Коммунистической партии Советского Союза.

Но к концу горбачёвской перестройки завод закрыли, и он остался по-прежнему с идеями коммунизма, но без работы.

Глеб ещё тогда предлагал ему организовать совместную сеть парикмахерских, благо его отец был жив и