Восемь белых ночей - Андре Асиман

class="p1">– Ты что, не спросишь, что со мной произошло?

– На сей раз не решаюсь.

– Потому что слишком вежливый, тебе наплевать, знать не хочешь – или что-то еще?

– Что-то еще, – сказал я.

Она сегодня была в непривычно-задиристом настроении, я боялся самого худшего. Сейчас скажет мне что-то, чего я наверняка не хочу знать. Я с радостью увел бы ее в сторону от этой темы. Предчувствовал, что услышу что-то вроде «Мы решили начать все сначала» или «У меня будет его ребенок» – по этой дороге я вообще не хотел идти, хотя стоило бы рассмотреть ее вехи еще до того, как она сделает первый намек, вдруг это притупит шок – напомнит мне, что я делал именно то, что она делать мне запретила, Князь. Зная Клару, я понимал: она в любом случае сумеет меня ошарашить. «Мне кажется, нам не стоит проводить вместе столько времени». Она не скажет «встречаться» – ведь тем самым ей придется взять часть ответственности на себя, – скажет «проводить вместе время», пусть все остается в дымке, не нужно придавать глубинного смысла замысловатой непредсказуемой красоте этих пяти дней. Я уже предчувствовал запинку в ее улыбке: она предварит серьезным неспешным взглядом нежность четырех слов, которые, скорее всего, скажет, аккуратно выверив их воздействие на меня: «Ты же не расстроился?» Хрен ли мне расстраиваться, отвечу я, так я фига-пирога и расстроился! Впрочем, я себя знаю: я ничего не скажу.

Принесли выпивку. Мы аккуратно чокнулись – просчитаешься, придется чокаться еще девять раз. Хором произнесли русскую фразу.

– Так ты хочешь знать или нет?

Я сказал, что хочу, почти без всякого выражения – чтобы приглушить не только свое любопытство, но и колючий тон ее голоса.

– Я виделась с Инки.

– Вы решили начать все снова.

Она взглянула на меня с изумлением.

Как ты догадался? – казалось, спрашивал ее взгляд. Это с самого начала было ясно, ответил бы я.

– Я пообещала с ним поужинать. Встретились в баре, пораньше – поэтому мне пришлось от тебя так рано уйти. Потом все пошло вкривь – я поняла, что мы поссоримся. И ушла.

– Взяла и ушла?

– Взяла и ушла.

– А тебе хотелось уйти?

Клара устремила на меня бесстрашный взгляд.

– Не буду тебе врать: я искала повод, а он не замедлил мне его подбросить. Я знала, что найду тебя в кинотеатре.

Я не мог восстановить логику того, что она мне только что сказала.

– То есть между вами…

– Все совсем кончено.

Я едва не спросил, жалеет ли она, что все так обернулось, но она была на взводе – какой смысл спрашивать.

– Твоя очередь, – сказала она, склоняясь вбок, ко мне поближе.

Я понял, что она имеет в виду, но не подал виду.

– В каком смысле – моя очередь?

– Ты чем занимался после моего ухода?

– Сходил в зал, поплавал, пошел в кино – все.

Она чего-то от меня хотела, а я не откликался. Руки ее, как в ту первую ночь, обвивали салфетку вокруг ножки бокала. Так она собиралась с мыслями, прежде чем заговорить. Я прекрасно знал, к чему она ведет. В твоей жизни наверняка есть другие люди, не только я. Не хочу сбивать тебя с пути. И, кроме того, я по-прежнему лежу на дне. Точного порядка я не знал, но мог сказать заранее, что именно таковы будут основные тезисы ее краткой речи, потому что из долгого опыта общения с отцом я понял, что грядет краткая речь.

Официантка едва успела отойти, а Клара уже попросила по второму бокалу. Стремительно, подумал я.

– То есть сказать это вслух ты решил предоставить мне? – произнесла она.

Мне оставалось одно – смотреть на нее в упор, пока она не опустит глаза.

С Инки она так же начала разговор? Сказать это вслух ты решил предоставить мне? Дважды за день? Ненавижу разговоры, которые грозят мне полным обнажением, – даже когда не могу предугадать заранее, что именно придется обнажать, даже когда знаю, что обнажение как абстрактное понятие на порядок лучше полной закупорки. Что я такое скрываю, чего она еще не знает?

– Я собиралась это сказать в электронном письме два дня назад.

Зачем она увиливает?

– Почему же ты его не отправила?

– Потому что я тебя знаю: ты бы прочитал его так, этак, повернул на 180 градусов, потом на 360, на 540 – и ничего бы из него не вынес. Скажи, что я не права.

– Ты не права.

– Видишь, я тебя знаю.

Она собиралась обвинить меня в том, что я не слушаю ее предостережений, требую от нашей дружбы того, чего она мне не обещала, на что всяко не способна. Она это и раньше говорила, нет нужды повторять – именно это витало над каждой минутой, которую мы провели вместе. И вот сейчас выйдет наружу. Знаю я эту риторику «дело-не-в-тебе-а-во-мне». Сам много раз такое произносил.

– Ты меня тогда спросил, могли ли мы оказаться у Ганса на вечеринке и остаться совсем чужими. Я иногда сталкиваюсь с людьми, с которыми больше не разговариваю. Ничего страшного. Я даже не против их возненавидеть, если это единственный способ сбросить старый багаж. Я знаю, насколько переменчива. Но если мы станем чужими, и я тебя возненавижу, и увижу, как ты поворачиваешься спиной, стоит мне войти в комнату, знай одно: ни одна часть моей души никогда не забудет эту неделю.

– Почему?

– Потому же, почему и ты не забудешь.

– Все это начинает напоминать кривоватое «прощай».

– Скажем так: возможно, это и есть наш ад. Чем ближе мы сходимся, тем больше отдаляемся. Между нами скала. Я не сопротивляюсь. Или скажем так: нет у меня сил с этим бороться, по крайней мере сейчас. Если честно, мне кажется, у тебя их нет тоже.

– Не говори так.

– Почему? Это же правда.

– Ты воздвигла эту скалу четыре ночи назад, не я.

– Возможно. Но я понятия не имела, что и для тебя эта скала окажется такой удобной преградой.

Было ли это правдой или Клара увидела нечто, чего я упорно избегал? Неужели скала между нами нужна и мне тоже? Может, моя привычка увиливать, сомневаться, искать скрытые смыслы – всего лишь мой способ сохранять дистанцию через сближение? Какие сомнения, какие страхи я скрываю? Может быть, осуждая ее за переменчивость настроения и постоянных техдругих, за язвительность ее выпадов, я на самом деле осуждал верхушку айсберга, который вовсе не стоял между нами – на самом деле это мои мили и массы слежавшегося подводного льда наносили нам