Плавающая черта. Повести - Алексей Константинович Смирнов

- Будем надеяться, что в окне. Тогда траектория неудобная.

- Вы-то откуда знаете? - вырвалось у Зимородова.

- Так у меня же был брат...

Неожиданно для себя Зиновий Павлович постучал по дереву.

- На счет три, - прошептал он уже привычно. История повторялась.

Считали тоже шепотом, хором; сорвались и понеслись опрометью, как будто за ними гнались голодные черти. Стрельба не повторилась, и через несколько шагов после того, как оба достигли соседнего дома, напарники полностью вышли из зоны обстрела. Страхуясь, однако, они возобновили движение впритирку к стене, и только дойдя до торца осмелились перебраться на открытую местность. Детская площадка встретила их тишиной, малыши еще не вернулись с дач. На скамейке сидели две мамы с колясками и один папа - абсолютно не при делах, но с банкой пива.

Зиновий Павлович хотел было вытереть пот со лба, но помешала повязка.

- Тут есть заведение, - Греммо был более удачлив и промокнул лоб рукавом. - Недорогое и тихое. Отвратительное, конечно, зато там прохладно.

- Значит, богоугодное, - Зимородов поймал взгляд мамы, сидевшей ближе, и захотел провалиться сквозь землю.

Ювелир посмотрел на часы.

- Середина дня, - заметил он. - Надо будет подумать о ночлеге.

- Вы уже не стремитесь домой?

Тот поскучнел.

- Конечно, если мы не придумаем ничего лучше, придется вернуться.

- У вас же есть деньги? Существуют такие маленькие отели...

Греммо враждебно зыркнул:

- Вы приглашаете меня в маленький отель? Что о нас подумают, когда мы спросим номер?

- А вас это тревожит? Что о вас подумают, когда обнаружат одно тело с перерезанным горлом, а второе - удавленное?

- Денег мало, - отрезал Греммо. - Ни на какой отель не хватит.

...Проспект встретил их разморенной, полусонной жизнью, назвать которую суетой не поворачивался язык. Ползла себе поливальная машина, и водяной веер напоминал высунутый язык, лизавший асфальт. Жаркое дыхание небо отдавало чесноком по случаю повсеместной арабской кухни. Разгуливали сытые голуби, побуждаемые клевать не потребностью, но скукой; в далеком далеке, несмотря на субботний день, исступленно заколачивали сваи, где-то визжала циркулярная пила. В безоблачном небе висел микроскопический воздушный шар, и Греммо, чьи мысли велением обстоятельств переключились на баллистику, машинально прикинул, долетит ли до него ружейная пуля.

- Если за нами следят, - сказал Зимородов, - то в маленьком, замкнутом помещении мы окажемся беззащитными.

- Не будут же они расстреливать все кафе, - возразил Греммо.

Зиновий Павлович подумал, что прецеденты случались, он читал о таком в новостях, но дурнота накатывала на него волнами, и он изобразил согласие. Случай был именно тот, когда готов отдать жизнь за стакан чего-нибудь прохладительного.

- Далеко еще до вашего оазиса?

- Вон он.

Зимородов проследил за ювелировым пальцем и высмотрел затрапезного вида полуподвал без вывески.

- Ваше знакомство с такими местами, Ефим, меня удивляет.

Греммо печально усмехнулся:

- Я, доктор, не всегда был таким замшелым. А место примечательно тем, что власти менялись, кругом все делили и переделывали, стреляли, перекупали, но оно каким-то чудом уцелело. Нам с братом оно памятно с юных лет.

- Помилуйте, вы далеко не юноша, вам скоро на пенсию. Здесь, когда вы были молоды, не было вообще ничего.

Ювелир оторопело уставился на Зимородова, и тот в очередной раз посетовал на капризы человеческой памяти и ложные воспоминания.

- Возможно, - пробормотал ювелир. - В последний раз я заходил сюда лет семь назад.

Доктор вздохнул. Заблуждение Греммо касалось лишь возраста, который ему нравилось называть юным. Но Зиновий Павлович вспомнил пиратскую песню и позавидовал спутнику. А тот вдруг сказал:

- Сейчас мы с вами тяпнем, товарищ доктор, а то нервы вконец расшалились.

- Знаете, Греммо, - ответил ему Зимородов, - это уже не двойные отношения.

Ювелир его не понял.

- Что такое?

- А, вы не знаете. Ну, забудьте. Это крушение всяких границ. Я уж не говорю о вреде алкоголя в такую погоду.

- Путано излагаете, доктор. - Греммо, на время избежавший опасности быть расстрелянным в собственном дворе, впадал в болезненный ажиотаж. Лихость лезла из него, как перья из подушки. Он ударил Зимородова по плечу и запел: - Мы! С тобой! Давно уже не те! Выше нос, Зиновий Павлович.

- О том и речь, - пробормотал тот, отстраняясь. Одновременно он восстанавливал в памяти разговор, прерванный сердитой прохожей, и что-то подступало, что-то готовилось оформиться и выразиться самым неожиданным образом.

Зиновий Павлович ощущал себя стоящим на пороге открытия. Истина подступила к дверям и готовилась постучать. Еще невидимая, она рассылала сигналы, и доктор предчувствовал ее вопиющую непривлекательность.

Глава 12

Кафе, хотя оно и не имело корней в молодости братьев Греммо, обладало некоторой историей и в прошлом представляло собой дешевую кофейню, где торговали сухим вином и сыпучими пирожными. Стены его почему-то были расписаны любительскими изображениями фараонов и пирамид, так что в окрестностях закрепилось название "Тутанхамон". С годами ассортимент сместился в повышение градуса, да и все прочее стало другим, за исключением росписи - она сохранилась, но как-то странно, будто в оторопи, отъехала вглубь стены, боясь не прижиться в компании дорогих этикеток и пивоналивательных устройств.

Работал большой вентилятор, и Греммо недовольно поморщился. Он сунул палец в ухо и провернул.

- Опять? - догадался Зиновий Павлович.

- Скорее, уже условный рефлекс - или как он у вас называется...

Посетителей не было, несмотря на жару снаружи и прохладу внутри. Доктор и ювелир взяли пива и сели в углу так, чтобы не быть спиной к двери, это предусмотрел Греммо - по-видимому, вновь мысленно обратившийся к покойному брату.

- Не будем спиной - и что? - пожал плечами Зимородов. - Что мы сделаем?

- Что-нибудь, - уклончиво объяснил тот.

Доктор в раздражении покосился на вентилятор. Устройство шуршало и действовало на нервы, хотя по замыслу должно было умиротворять. Вентилятор поворачивался то так, то этак, приглашая полюбоваться; он вращал лопасти, пребывая в затянувшемся наплыве самолюбования и не заботясь об окружающих. За стойкой притаилась тень в пестром фартуке, внимательно следившая за бормочущим телевизором. В войне за души телевизор побеждал, но вентилятор ощущал себя выше и не огорчался.

Греммо зачем-то оскалил рот и приложился к пене во всю его ширь, как будто хотел заглотить бокал. Зиновий Павлович с сомнением посмотрел на свое пиво: положение требовало ясности мыслей, однако пить хотелось отчаянно, и он сдался.

- Итак, Ефим,