Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

— А они что делали с нашими людьми! — негодовал Чугунков, который проявлял особую враждебность к местному населению.

— Но мы же не можем уподобляться фашистам! — возражал Званцов.

Его батарее в составе полка предстояло брать небольшой немецкий город Эльбинг. Помогая пехотинцам взять город, батарея вела уличные бои, очищая кварталы, площади, улицы и переулки от живой силы и техники противника. Бой был тяжелым, кровопролитным, гитлеровцы упорно дрались за каждый дом, однако, в конце концов, их выбили и линия фронта передвинулась ближе к Одеру.

Командир полка полковник Выходцев, вернувшись из штаба армии, где ее командующий генерал Батов, скорее, не выступал перед собравшимися, а беседовал с ними, поздравляя с успешным выходом на территорию Германии, и одновременно объяснял перспективу дальнейших действий армии, в свою очередь ставил очередную задачу перед офицерами своего полка.

— Перед нами серьезное препятствие, — Выходцев подошел к карте, вывешенной на стене, огляделся вокруг и не найдя указки, указательным пальцем правой руки ткнул в извилистую голубую линию на зелено-желтой карте. — Одер!.. Во-первых, без боя к нему приблизиться не удастся, — обвел он взглядом офицеров, с которыми прошел тысячи километров фронтовых дорог, — а, во-вторых, противоположный берег реки сильно укреплен… Форсировать Одер придется под ожесточенным огнем… Хотя нам не впервые брать водную преграду, однако готовиться к этой переправе следует самым серьезным образом… Утешительным является лишь то, — полковник обернулся к карте, изучая ее глазами, — что это последняя крупная водная преграда… К северу — Балтийское море, к югу — Берлин… Штурмовать столицу рейха нам не доведется, но помогать надо… А там видно будет…

Естественно, кто в тайне, кто открыто лелеял мечту об участии в штурме Берлина, хотя и понимали, что это сопряжено с огромным риском. Но также все солдаты и офицеры советской армии были убеждены, что на каком бы участке фронта они не сражались, вносят свой вклад в общую победу, в общую славу России. В годы войны слово «Россия» звучало в устах воинов значительно чаще, чем, скажем, «СССР» или «Советский Союз». Это умышленно забытый факт истории, тщательно скрываемый русофобами всех мастей особенно от молодого, неискушенного в исторической науке поколения.

Артиллеристы лейтенанта Званцова, как и все красноармейцы, не сомневались в окончательной победе над фашизмом, но знали также и то, что не всем им доведется праздновать этот долгожданный триумф русского оружия. Предстоящие бои, форсирование Одера прервут пути к празднику многим и многим… С этими мыслями, в которых радостное чувство перемешивалось с горестным, Званцов подъехал к расположению своей батареи. После взятия Эльбинга артиллеристам выделили для краткого отдыха большой особняк, принадлежавший, судя по изысканной архитектуре и веку восемнадцатому или даже семнадцатому, какому-то знатному роду, берущему свои истоки еще от тевтонских рыцарей. Зачехленные пушки тоже отдыхали у дома, свежий ветерок со стороны Одера охлаждал их стволы, часовой отдал честь командиру, ловко сделав под козырек. Войдя в здание, Виктор вдруг услышал крики. Среди других голосов он сразу же узнал голос Чугункова и даже понял, что Влас Игнатьевич принял изрядную порцию спиртного. Приоткрыв дверь в комнату, в которой раздавались голоса солдат, лейтенант увидел весьма неприятную и тревожную для себя картину: среди комнаты перед дверью в соседнее помещение стоял Чугунков с гранатой в руке, занесенной над головой.

— Худобин, открывай дверь, иначе взорву! — кричал охрипшим голосом Чугунков. — Считаю до трех — раз…

Находящиеся в комнате артиллеристы в страхе жались по углам. В два прыжка Званцов подскочил к Чугункову и схватил его за руку, в которой была граната, к счастью, с еще не выдернутой чекой.

— Не лезь, лейтенант! — налитые кровью глаза Чугункова со злобой и ненавистью смотрели на командира.

На помощь Званцову подбежали солдаты, помогли ему отнять у Чугункова гранату и оттеснить его самого, поливавшего всех матерщиной, к стене.

— Связать ему руки? — спросил солдат, обращаясь к лейтенанту. — Вон как он размычался, словно племенной бык в охоту!..

— Не надо, — Виктор со смешанным чувством жалости и строгости посмотрел на свирепого Чугункова. — Он сам успокоится… Из-за чего сыр-бор? — кивнул он на дверь, хотя сам стал догадываться, почему разошелся вдрызг пьяный Чугунков.

— Из-за немки, — ответил тот же солдат, — молоденькой такой… Очень красивая девчонка, так он и не поделил ее с Худобиным… Из-за нее сцепились…

— Худобин! — громко позвал лейтенант, надеясь на то, что тот узнал его голос, хотя прибыл в качестве пополнения в батарею совсем недавно.

Дверь бесшумно отворилась и в проеме появился не на шутку перепуганный Худобин. На щеках и совершенно белых бровях его блестели капли пота.

— Я только хотел поговорить с нею… с немкой, а он взбесился: отдай ее мне! — стал оправдываться солдат. — Да еще гранатой начал угрожать. … Неизвестно, где и от чего погибнуть можно… Но я, товарищ лейтенант, до нее… до немки… даже пальцем не дотронулся… Пусть она сама подтвердит…

— Разберемся, — успокоился лейтенант. — А Чугункова запереть куда-нибудь, пусть там протрезвеет…

Он прошел в соседнюю комнату. Там на широком диване старинной работы, прижавшись друг к другу, сидели побледневшие от страха старуха, укутанная в голубой плед, и совсем юная девушка, показавшаяся Виктору еще подростком, тонкие черты лица были почти детскими, и смотрела она на него по-детски, с любопытством и надеждой. Оказалось, что все, кто мог, убежали из особняка вместе с отступавшими немецкими частями, оборонявшими Эльбинг, а старуха была очень больна, уйти не смогла и внучка, любившая бабушку и обманувшая родителей, осталась с нею.

— Ви хайтузен зу? — с трудом подыскивая немецкие слова и пытаясь узнать, как их зовут, Виктор обратился к девушке, ибо старуха, по всему было видно, еле держалась, чтобы усидеть на диване.

Девушка горячо и быстро стала что-то говорить, из чего Званцов улавливал лишь отдельные слова, что это гроссмутер, что звать ее Марта и она кранк — больна. При этом девушка почти детской ладошкой ласково гладила голову бабушке.

— Их Ирен, — ткнула она пальцем себе в грудь.

— Ферштеен, дизе ваша гроссмутер, — показал глазами Виктор на старуху, — а ду Ирен… Гроссмутер кранк… Успокой ее, уложи в постель, больше вас никто беспокоить не будет…

Девушка не все понимала, что говорил этот важный офицер, но по его доброжелательному тону догадывалась, что беда, нависшая было над ними, скорее всего над нею, миновала. Она кивала головкой и доверчиво улыбалась ему. После этого Званцов вышел, крепко закрыв за собой дверь. Солдаты молча ожидали его возвращения, а Чугунков, все еще сидя на корточках в углу комнаты, кулаками