Восставшая из пепла - Николай Иванович Ильинский

там, то там были построены долговременные огневые точки, главным образом из бревен, из подручного материала, которым богата земля Белоруссии. Видел Виктор и огневые точки с зарытыми в землю башнями танков, имевших круговой обзор, и потому хорошо приспособленные к обороне. Все колесные пушки немцы превратили в узлы сопротивления. «Вот если бы в сорок первом наши здесь также подготовились к обороне, — раздумывал Званцов, анализируя причины неудач Красной Армии в первые годы войны, — уже тогда фашистам дали бы осечку, не то что до Волги, до Днепра не дошли бы они… К сожалению, мы становимся умными задним число… Будем воевать на чужой территории — баста! В результате сколько жизней потеряно по вине этих горе-стратегов, — и первым он вспомнил имя Ворошилова, которого еще в школе почитал, как святыню, вслед за другими, за всем населением страны, называя его первым маршалом Красной Армии… А что думал Сталин, определяя возможные направления главного удара гитлеровской Германии?» — Виктор быстро окинул взглядом солдат, устанавливавших на новых точках орудия, пехотинцев, устало бредущих по мелколесью, и прикусил губу: о трагических ошибках столь высоких людей страны даже думать было небезопасно, хотя цена каждой такой ошибки — тысячи и миллионы погибших, взятых в плен, угнанных в рабство советских людей. «Военный Трибунал не призовет к ответу этих людей, а Трибунал Истории скажет свое веское слово», — твердо про себя решил Виктор.

Мрачные мысли лейтенанта прервал мощный гул, льющийся с почти безоблачного жаркого неба. Краснозвездная авиация заполонила небосвод. Это командующий 16-й армией генерал Руденко поднял в воздух более 500 самолетов, в том числе 400 бомбардировщиков. Званцов с удивлением и восхищением наблюдал за полетом такого количества боевых самолетов. И ему вспомнился одноклассник Степка Харыбин, неугомонный мечтатель, грезивший авиацией и первым улетевший из Нагорного на кукурузнике с эвакуированным аэродромом. «Где он теперь и бороздит ли небо?» — подумал лейтенант, на память которому пришло детство, отрочество и молодые годы перед войной.

Никогда не забывал друзей-одноклассников и Степан, даже когда был в воздухе на своем Ил-4. Знал бы лейтенант Харыбин, пролетая в грозном строю тяжелых бомбардировщиков над белорусскими полями и лесами, что за ним наблюдает с земли лейтенант Званцов, о котором у Степана сложилось противоречивое мнение: с одной стороны, Виктор прекрасный товарищ, авторитетный среди сверстников, а, с другой, — запятнавший свое имя, как теперь писали ему из дому, связями с полицаем Антоном Званцовым. «Возможно, что так оно и есть, — размышлял Степан, — хотя родство это — вода на киселе, но все же Антон Виктору доводится двоюродным братом… И все равно, как мог Виктор повести в комендатуру Алексея Привалова!.. А потом, как пишут уже во втором письме из Нагорного, он погнался за Приваловым, чтобы отомстить за предателя Антона!..» Теперь все становилось ясным: Привалов спасся, когда его подбили в районе Красноконска, пришел в Нагорное, пришел к друзьям, где его знали, уважали и даже любили! И где выдал его Оська Огрызков, сын старосты. Что с такого негодяя взять! Учились вместе, но чужая душа — потемки, понимали, что советскую власть он недолюбливал, но не до такой же степени, чтобы стать предателем. Из-за него погибли и Алексей Привалов, и ни в чем неповинный, бывший зек Захар Денисович Тишков. И во всем этом есть, конечно, вина и Виктора Званцова. Вот Митька и Тихон — наверняка герои!»

Эскадрилья бомбардировщиков, в строю которой шел и его Ил-4, обрушила на колонны противника сотни тонн бомб. Место сосредоточения немцев под Бобруйском превратилось в ад. Клубы дыма от горевших автомашин, танков, цистерн с горючим высоко поднимались над лесом. Густые облака пыли и дыма окутали скопление людей и техники врага, не поддающаяся описанию паника охватила солдат и офицеров. Огромный район, подвергшийся бомбардировке, превратился в нескончаемое кладбище для гитлеровцев. Из донесения Степан узнал, что за полтора часа их бомбежки были уничтожены тысячи солдат, 150 танков и штурмовых орудий, 6 тысяч автомашин и тягачей до трех тысяч повозок и 1500 лошадей. Солдаты, поклонявшиеся Гитлеру, знали, на что шли, погибли — туда им и дорога. И он, как однажды Тихон, вспомнил Пушкина:

И что ж? Свой бедственный побег,

Кичась, они забыли ныне;

Забыли русский штык и снег,

Погребший славу их в пустыне.

Знакомый пир их манит вновь —

Хмельна для них славянов кровь;

Но тяжко будет им похмелье;

Но долог будет сон гостей

На тесном, хладном новоселье,

Под злаком северных полей!

Люди чаще всего сознают, что делают, на что идут. А вот погибших, беззащитных лошадей Стапану, как деревенскому парню от сохи, было искренне жаль. Он жалел их даже тогда, когда они, взмыленные, храпящие, с накипью белой пены на губах, под назойливым жужжанием несметных полчищ оводов, тянули плуг или соху на колхозном поле. А фронтовые дороги для них были тяжелее во стократ.

XII

Участвовать в освобождении Минска от немецко-фашистских захватчиков Виктору не пришлось. Впереди были Барановичи. Советские войска в результате успешной операции «Багратион» так быстро двигались на запад, что его батарея еле успевала перемещаться с позиции на позицию, чтобы вместе с пехотой полка вести спорадически вспыхивавшие схватки с разрозненными частями немецкой армии. И наконец к радости всей батареи Виктор оказался на небольшом клочке земли и громко для себя и для подчиненных повторял и повторял одни и те же слова:

— Государственная граница!.. Вот она — граница!..

Невидимая под его ногами черта была заветной мечтой каждого солдата, каждого офицера, генерала и маршала даже там, на Волге, за тысячи километров отсюда в самые критические моменты обороны Сталинграда. И вот она, мечта эта, сбылась. Солдаты отыскали старый пограничный столб с надписью «Граница СССР» и воздвигли его на прежнем месте.

Но до окончательной победы было еще далеко. И ни у кого из красноармейцев не было уверенности, что именно он доживет до этого благословенного дня, хотя боевые действия войска 65-й армии разворачивали уже на территории Восточной Пруссии.

— Вот она берлога фашистского зверя! — эти слова, ставшие в обиходе крылатыми, повторяли сотни и тысячи советских солдат, и многие воины на первых порах понимали их в буквальном смысле, видя в каждом немце — гражданском или военном — именно этого лютого зверя. Приходилось вести большую разъяснительную работу среди личного состава.

— Кроме чувства возмездия нам не нужно забывать и о здравом смысле: Гитлер — это еще