Каменная сладость прощения - Лори Нелсон Спилман

Прошу Тебя, Господи, помоги мне сделать это! Помоги пробиться к нему! Моей задачей на сегодня было смягчить их сердца, подготовить почву для последнего нежного прощания с отцом. Но теперь все изменилось. Я люблю этого человека. И мне необходимо его прощение.

– Эр-Джей, – произношу я дрожащим голосом, – мне очень, очень жаль. Не знаю, найдешь ли ты в своем сердце силы простить меня, но надеюсь, еще не слишком поздно изменить свое отношение к отцу. – Я протягиваю ему камень на ладони. – Пожалуйста, прими это как символ моего раскаяния. Если бы я могла повернуть время вспять…

Он поднимает голову и смотрит на меня. У него налитые кровью глаза. Он протягивает ко мне руку, как при замедленной съемке. На меня нисходит неимоверное облегчение.

Сначала я слышу треск и только потом чувствую удар. Камень летит через комнату, ударившись в панорамное окно.

Мои глаза наполняются слезами. Сжимая горящую от боли ладонь, я смотрю, как Эр-Джей поднимается со стула и устремляется к двери.

– Джуниор! – вскакивая на ноги, вскрикивает мама.

За ним захлопывается входная дверь. Из окна я вижу, как он шагает к пикапу. Нельзя позволить этому случиться. Я должна убедить его.

– Эр-Джей! – Я выбегаю за дверь и спускаюсь по ступеням крыльца. – Подожди!

Он рывком открывает дверь пикапа. Я не успеваю добежать до подъездной дорожки, его пикап срывается с места. Смотрю, как облако пыли опускается на грунтовую дорогу, и вспоминаю тот день, когда мама стояла в конце подъездной дорожки, а из-под колес отцовской машины вылетала галька.

* * *

Всего лишь пять часов вечера, когда мы вчетвером садимся за стол. Когда запеканку из спагетти вынули из духовки, Боб все еще спал в своей комнате, и Энн настояла, чтобы мы не будили его. Я замечаю, как мама с облегчением вздыхает. Похоже, этот день дурно повлиял на всех, включая Боба. Ему было бы неуютно за столом с малознакомыми людьми. Вероятно, маме хотелось поберечь достоинство Боба.

Мы сидим за столом, доедая пирог с вишней. Я делаю вид, что ем, а сама гоняю вишенки по тарелке. Я просто не в состоянии глотать. Горло сжимает спазм каждый раз, когда я думаю об Эр-Джее и о выражении боли и отвращения в его глазах.

Энн молчит, как и я. Мама пытается разрядить обстановку, передавая гостям коробку с мороженым и предлагая еще пирога.

Мы действительно ожидали, что вшестером пообедаем вместе, возможно, откроем бутылку вина, будем смеяться и болтать? По прошествии времени это кажется нереальным. Как глупо с моей стороны! Эр-Джей и Энн не мои брат и сестра. У них нет причины прощать меня. Удивительно, что Энн все еще здесь. Возможно, ей немного неудобно из-за реакции брата. Или, может, она пожалела мою маму, узнав, что та приготовила обед.

К счастью, Лидия нарушает неловкое молчание. Она тараторит о своем приступе бронхита, о лошади по кличке Сэмми и о лучшей подруге Саре.

– Сара умеет делать сальто назад. Она занимается гимнастикой. А я умею делать только сальто вперед. Могу показать, Ханна, если хочешь.

Я улыбаюсь, благодарная детской беззаботности Лидии. Если бы она только знала, какую боль я доставила ее матери. Отодвинув стул, я бросаю на стол салфетку:

– Конечно. Поглядим на твои достижения.

– Пять минут, – предупреждает Энн. – Нам пора ехать.

– Но мне надо попрощаться с дедушкой.

– Только побыстрее.

Я выхожу вслед за Лидией из кухни. За спиной слышу голос мамы:

– Еще пирога, Энн? Чашечку кофе?

– Ты любишь своего дедушку, – говорю я Лидии по пути во двор.

– Ага. Я видела его всего раза два. – Лидия сбрасывает желтые сандалии. – Мне всегда хотелось иметь дедушку.

Ее я тоже лишила Боба. А бедный Боб до сего дня не знал своей внучки. Лидия мчится через двор, делает сальто и четко приземляется. Я хлопаю и улюлюкаю, хотя сейчас душа к этому у меня не лежит. Могу думать лишь о хаосе, в который благодаря мне погрузилась не одна жизнь.

– Браво! Думаю, тебе светит летняя Олимпиада две тысячи двадцатого года.

Она кашляет и засовывает ноги в сандалии:

– Спасибо! На самом деле я хочу организовать танцевальную группу. Через два года я перейду в среднюю школу. Мама хочет, чтобы я занималась футболом, но меня от него тошнит.

Я смотрю на это свободолюбивое создание – длинные ноги, еле заметный намек на грудь. Такая непритворная красота. Интересно, когда мы начинаем стыдиться этого ощущения радости бытия?

– Будь собой, и все у тебя будет хорошо. – Я обнимаю ее за плечи. – Пойдем попрощаемся с твоим дедушкой.

* * *

Боб лежит на кровати, укрытый оранжево-желтым вязаным шерстяным пледом. Его розовая кожа блестит, а пучки волос торчат во все стороны, что делает его похожим на маленького мальчика. Я взволнована до глубины души. Его глаза распахиваются, когда он слышит лающий кашель Лидии.

– Прости, дедушка.

Отбросив плед, девочка заползает в кровать и устраивается рядом с Бобом. Он с кажущейся непринужденностью поднимает руку и обнимает Лидию. Она прижимается к нему своим маленьким телом.

Я передаю Лидии любимый деревянный пазл Боба, целуя его в шершавую щеку. Он поднимает на меня глаза, и на миг мне кажется, что он узнал меня. Но потом его глаза тускнеют, и он тупо смотрит на пазл.

– Посмотри хорошенько, – указывая на деревянный самолет, говорит Лидия. – Видишь, вот здесь у кусочка не хватает уголка?

Я собираюсь уйти, когда в дверях появляется Энн и заглядывает в комнату. Вижу, как ее взгляд останавливается на кровати, где лежат вместе ее дочь с отцом.

Ее лицо застывает. Быстрыми широкими шагами она пересекает комнату:

– Отойди от него! – Схватив Лидию за руку, она тянет девочку к себе. – Сколько раз я тебе говорила…

– Энн, – вмешиваюсь я, устремляясь к ней, – все в порядке. Я же сказала…

Увидев страдальческое выражение ее лица, я замолкаю. Наши взгляды встречаются. Он обижал тебя? Приставал с домогательствами? Я не озвучиваю свои вопросы. В этом нет необходимости. Она читает их на моем лице.

И она чуть заметно кивает.

Глава 42

Я лежу в маминой гостевой комнате, уставившись в потолок. Все встает на свои места. Сложности Энн в отношениях с мужчинами, ее дистанцирование от отца еще до моего появления на сцене. Всю жизнь она держала это в тайне, и вот появляюсь я, чтобы все обнародовать. Она ни с кем не хотела делиться своей тайной. А мое извинение? Она сразу разгадала его.

Я