Собрание сочинений. Том 4. 1999-2000 - Юрий Михайлович Поляков

вдоль ограды стадиона теперь стоят кресты и щиты с фотографиями погибших. Он полистал альбом с наклейкой «Свадьбы» и нашел отличный снимок: Джедай держит в одной руке бокал, а другой крепко прижимает к себе ненаглядную невесту, несколько минут назад ставшую его женой. Принцесса в фате с охапкой белых роз. Молодые глядят друг на друга глазами, полными счастья…

Однажды вечером, когда уже совсем стемнело, Башмаков специально съездил туда, на Дружинниковскую, и прилепил эту свадебную фотографию рядом с портретами других убитых. Прилепил намертво – «сумасшедшим», неотдираемым клеем…

23

А если повесить «изменный» галстук на люстру, прямо посреди комнаты? Катя войдет, увидит и все поймет. Не надо никаких прощальных записок. Но с другой стороны, это будет нечестно, потому что побег на самом деле совершенно не связан с той почти забытой изменой. Присутствие в Катиной жизни Вадима Семеновича – просто некий приобретенный дефект, бытовая травма… Из-за этого жен не бросают. Как не бросают жену из-за того, что ей вырвали больной зуб, а новый, вставной, на штифту, выглядит неважно и даже посинел у корня…

«Надо будет коронку обязательно поставить. – Эскейпер нащупал языком острый надлом. – И вообще, на Кипре надо будет заняться зубами…»

Что есть молодость? Молодость – это чистые, белые, живые зубы. А что есть старость? Ладно, не старость, а, допустим, предстарость. Это когда ты, прежде чем слиться с избранницей в поцелуе, опасливо исследуешь языком несвежесть своего рта и тайком иссасываешь мятный леденец. Господь, вытряхивая Адама и Еву из рая, наверняка крикнул вдогонку среди прочего:

– И зубы ваши истлеют от кариеса, как плоды, изъеденные червем!

Только это в Библию не попало…

Однажды Башмаков широко захохотал в постели, и Вета вдруг жалобно заметила:

– Ой, сколько у тебя пломб!

Люди со времен грехопадения жаждали вечной молодости и осуществление этой мечты начали именно с зубов. Взять того же Чубакку. Зубы у него всегда были отвратительные. И вдруг…

– Здравствуйте, Олег Трудович! – сказал Бадылкин и озарился улыбкой, белой, как снег в заповеднике.

Башмаков только что поменял сгоревший предохранитель в красной «девятке», и прямо на глазах потрясенной хозяйки мертвые «дворники» ожили и задвигались.

– Вы волшебник! – воскликнула она и стала рыться в сумочке.

– Ну что вы, мадам! – замахал он руками, стесняясь Чубакки.

Бадылкин, несмотря на жару, был одет в строгий костюм с галстуком. В руке он держал большой кожаный саквояж с золотыми замками и, вероятно, по этой причине сразу напомнил Башмакову навязчивого уличного товароношу. Такой охмуряла вылавливает вас в толпе, подходит с лучезарной улыбкой, радостно сообщает, что именно сегодня фирма «Бегемотус» сбросила цены на 50 процентов и поэтому вы просто обязаны купить у него свистящую сковородку или противогрибковые пилочки для ногтей.

– Волшебником работаешь? – Чубакка снова осклабился, демонстрируя чудеса заокеанского зубопротезирования.

Во времена работы в «Альдебаране», насколько Башмаков помнил, он улыбался совершенно беззубо, одними губами.

– А что делать! – ответил Олег Трудович. – Люди простодушны и доверчивы. Если бы Христос сегодня пришел в мир, ему не надо было бы исцелять прокаженных и воскрешать мертвых. Достаточно чинить автомобили и телевизоры…

– Ты стал философом? – Чубакка критически осмотрел стоянку, будку с надписью «Союзпечать», а потом – еще более критически – самого Башмакова. – Живешь-то хоть не в бочке?

– По-всякому. А ты как там устроился?

– Файн!

Бадылкин, покашливая оперным басом, стал рассказывать о том, что служит в фирме «Золотой шанс», которая занимается (надо же так совпасть!) подбором в России специалистов для работы в Американском фонде астронавтики. Контракт с облюбованным специалистом заключается на срок от двух до пяти лет. Зарплата – от тридцати тысяч долларов в год, в зависимости от сложности темы. Но сначала нужно, конечно, выдержать конкурс – представить оригинальную разработку. Причем чем оригинальнее и полнее разработка, тем дольше срок контракта и выше стартовое жалованье.

– У тебя вроде были интересные идеи насчет кислородных шашек? – напомнил Чубакка. – Конечно, желающих очень много. Но мы с тобой все-таки товарищи…

– А как же! Есть идеи… – окрылился Башмаков. – Может, зайдешь в гости? Расскажу.

– Нет. Я сегодня улетаю, а у меня еще две встречи. Я тебе позвоню. А ты пока напиши. Разработки надо подавать в письменном виде. В двух экземплярах.

– На английском?

– Нет, можно на русском. Кстати, ты не знаешь, как найти Каракозина? Я к нему ездил – там какие-то другие люди живут…

– Не знаю, – пожал плечами Башмаков. – Кажется, он уехал. Насовсем.

– А-а… Сейчас многие уезжают. В этой стране, кажется, трудно жить. Ну, я пошел. Бай-бай!

Башмаков еле дождался окончания смены, примчался домой, не вытерпел – разбудил еще спавшую Катю и рассказал о волшебном появлении Чубакки и его сказочном предложении.

– Тапочкин, ты эмигрант, да? – спросонья спросила Катя.

– Почему сразу эмигрант?! Просто съездим – заработаем…

В тот же день он засел за бумаги. Идеи у него действительно были. Причем не только те, что остывали в едва начатой докторской, а совершенно новые. Это даже смешно: моешь БМВ какому-нибудь отморозку, и вдруг в голове ни с того ни с сего выстраивается изящное техническое решение, над которым бился в «Альдебаране» два года, да так и плюнул. И хочется вбежать в кабинет Уби Ван Коноби, победно положить перед ним листочек с расчетами и услышать:

– А что, любопытственно!

А потом еще и от Джедая:

– Ты, Олег Титанович, молодец!

Теперь перед сном Башмаков вслух начинал мечтать о том, как они поедут в Америку, заработают там денег и по возвращении квартиру оставят Дашке, а себе купят новую, двухэтажную, в элитном доме с консьержкой. Катя подхватывала и фантазировала, что кухню надо будет обязательно соединить арочным проходом со столовой, а на второй этаж пустить хромированную винтовую лестницу, как в квартире у певца Лиманова, женившегося недавно на поэте-песеннике Дмухановском. Браку предшествовало довольно долгое творческое содружество, и вся молодежь одно время напевала:

А и Б сидели на игле-е-е…

А упало, Б пропало – Не сидите на игле-е-е!

По телевизору показали передачу о новой эстрадно-семейной паре. В этой передаче Катя и увидела огромную квартиру молодоженов, поразившую ее в самое сердце.

– И никаких обоев! Стены будем красить! – строго предупредила она мужа.

Разработка была уже почти готова, когда внезапно объявился Слабинзон.

– Алло, – раздался в телефоне Борькин голос, – а не хочет ли мистер Тапочкин, в девичестве Башмаков, повидаться со своим другом юности?

– Борька, ты где?

– Я? В гостинице «Метрополь», естественно!

– Приезжай! Бери машину и приезжай!

– Жди.

Башмаков бросился к Кате, та страшно засуетилась, наскоро накрутила волосы на бигуди – и супруги сообща (чего давно уже не случалось) начали стряпать ужин. Почистив картошку, Олег Трудович сбегал за выпивкой в круглосуточный магазинчик. Приготовления были в разгаре, когда за окном раздались странные звуки, напоминающие пожарную сирену.

– Может, опять кого-нибудь взорвали? – предположил Башмаков и выглянул в окно.

Внизу стояла красная машина, выдвигавшая свою длиннющую лестницу точно в направлении башмаковского балкона.

– Кать, горим! – сообщил Олег Трудович.

– Да ну тебя, Тапочкин, – отмахнулась селедочным ножом жена, но на балкон за мужем все-таки побежала.

Край вырастающей лестницы почти коснулся перил, и тут они увидели, как по ступенькам карабкается огромный букет алых роз.

– Ой, я же не оделась! – вскричала Катя и скрылась. Букет приблизился, из-за него выглянул Слабинзон, засмеялся и спрыгнул с лестницы на балкон.

– Здравствуй, фрэндяра ты мой! – Борька крепко обнял друга, исколов шипами.

– Ну ты пижон! – восхитился Башмаков. Восхищение относилось как к способу прибытия, так и к внешнему виду Слабинзона.

– Странное дело – раньше в этой стране нельзя было купить ничего. Теперь все что угодно. Даже пожарную машину. И недорого – всего сто долларов. Такси из аэропорта стоит пятьдесят. Жена у тебя все та же?

– В каком смысле?

– Ну, время идет – тело стареет, а страсти молодеют!

– Да нет, я консерватор…

– Ты лентяй, а не консерватор. Веди меня к Кате! В конце концов, я тебе жену нашел, а не дядя.

Катя стояла в своем лучшем платье. Волосы, только что освобожденные от бигуди, завивались в пружинистые кудряшки.

– Это вам, my fair lady! –