Собрание сочинений. Том 4. 1999-2000 - Юрий Михайлович Поляков

на проекте. И «зелень» ему потащили буквально чемоданами. Сын его, прогульщик и кошкодав, приезжал теперь в лицей на ярко-красном «Феррари», а поскольку водительских прав у него по малолетству не было, он предъявлял гаишникам пятидесятидолларовые купюры.

Итак, Катя и Дашка ходили по Тверской, приглядываясь и поражаясь ценам: юбочка здесь стоила столько, что за такие деньги, например, в Лужниках можно купить пальто. Вдруг они увидели Принцессу. Она покидала магазин в сопровождении двух охранников, увешанных сумками и свертками, точно экспедиционные кони. Катя сначала заробела, но потом, помня о письме Джедая, все-таки окликнула. Принцесса сразу ее узнала, была чрезвычайно приветлива и даже подарила Дашке миленькие часики (за ними, пока они разговаривали, мухой слетал охранник). Узнав, что у Башмакова к ней важное дело, Принцесса не стала выяснять подробности, а просто дала визитную карточку, переливавшуюся золотом и благоухавшую французским ароматом новорусской жизни.

Олег Трудович позвонил буквально в тот же день.

– Письмо? – после довольно долгой паузы переспросила она. – Хорошо. Приезжай!

– Куда?

– Ты на машине?

– Нет.

– Тогда не доберешься. Я пришлю за тобой водителя. Завтра.

На следующий день присланная БМВ мчала Башмакова по Минскому шоссе. Сразу за Переделкином они свернули на боковое шоссе, затем на вымощенную фигурной плиткой лесную дорогу и вскоре оказались возле огромного кирпичного замка, окруженного высокой бетонной стеной – по верху стены шла спиралью колючая проволока. На заборе, словно сторожевые птицы, сидели телекамеры.

Железные клепаные ворота автоматически открылись. Внутри, во дворике их встречали одетые в черную форму охранники с помповыми ружьями.

– Вы Башмаков? – спросил один из них.

– Да.

– Простите, ваше имя-отчество?

– Олег Трудович.

– Олег Трудович, пойдемте, я вас провожу!

Они поднялись по каменным ступенькам. В просторном вестибюле высились на постаментах скульптурные загогулины, а в центре бил фонтан. Охранник провел Башмакова через зимний сад. В огромных майоликовых горшках стояли неведомые деревья, цветшие большими душными цветами. В бассейне, выложенном естественными камнями, плавали золотые вуалехвосты величиной с хороших лещей. Внимание Башмакова привлекла одна рыбка-львиноголовка с черными плавниками и совершенно бульдожьей мордой. Он невольно замедлил шаг. Таких удивительных тварей ему даже на Птичьем рынке видеть не приходилось.

– Вас ждут! – вежливо поторопил охранник.

Они вошли в зал с мраморным камином. Потолок был высокий, в два света, но окна второго ряда представляли собой витражи, поэтому в зале царил шевелящийся цветной полумрак. Тишина нарушалась только потрескиванием горящих поленьев. По стенам висели рыцарские щиты и мечи с затейливо украшенными рукоятками. Башмаков видел такие в универмаге в отделе подарков и сувениров. На каменном полу распластались медвежьи шкуры – белые и бурые.

Принцесса, одетая в обтягивающие синие джинсы и блекло-розовую, будто бы застиранную майку, сидела в глубоком кожаном кресле возле камина. Пятнистый долговязый дог, лежавший у ее ног, встрепенулся, вскочил и посмотрел на Башмакова красными, словно заплаканными глазами, потом повернулся к хозяйке и, не получив никаких инструкций, снова грустно положил морду на лапы.

Принцесса кивнула – и охранник исчез.

– Рада тебя видеть! – сказала она, встала и протянула Башмакову руку. – Хорошо выглядишь. И галстук у тебя красивый.

– От Диора. Жена подарила… – Олег Трудович растерялся, соображая, не поцеловать ли протянутую руку.

– И дочь у тебя очаровательная! – Принцесса, не дав Башмакову сообразить, отняла руку.

– Здорово ты устроилась! – комплиментом на комплимент ответил он. – Прямо замок какой-то!

– Да, муж занимается нефтью. И дела идут неплохо… Он погиб?

– Скорее всего. Он был в Белом доме…

– Я знаю. Мне очень жаль… Очень! – В ее глазах показались слезы. – Он был хорошим человеком…

– Это для Андрона, – разъяснил Олег Трудович, протягивая письмо.

– Знаю. – Она взяла конверт, подошла к камину и бросила, не распечатывая, в огонь.

Красное пламя вспыхнуло химической синевой.

– Андрону лучше ничего этого не знать. Он его почти забыл. Он только-только начал звать мужа папой. И вспоминать не стоит… – тихо проговорила Принцесса.

– Он, наверное, тоже сгорел, – глядя на свертывающийся в обугленную трубку конверт, вымолвил Башмаков.

– Зачем ты мне это говоришь? Ты тоже считаешь, что я виновата в его смерти?

– А кто еще так считает?

– Твоя жена.

– Она тебе об этом сказала?

– Зачем говорить? Достаточно взгляда…

– Извини… Можно я спрошу?

– Можешь не спрашивать. Нет. Я его не любила. По крайней мере так, как он меня любил. Ты же помнишь, как он меня добивался! Добился… Я надеялась, он справится с собой. Да, наверное, я виновата… Но почему я должна жить всю жизнь с человеком, который мне… который мне не подходит?

– А нынешний муж тебе подходит?

– Да, подходит. Я его люблю. А почему ты, интересно, не веришь в то, что я могу кого-нибудь любить? Я его люблю!

– Я верю.

В зал вошла девушка, одетая именно так, как в фильмах про богатых одеваются горничные. Даже кружевная наколка в волосах имелась.

– Да, я сейчас… – Принцесса кивнула горничной и снова повернулась к Башмакову: – Извини, мне пора кормить ребенка.

– А сколько ему?

– Ей. Семь месяцев.

– Поздравляю! Но по тебе не догадаешься. Прекрасно выглядишь!

– А-а, ты про это. – Она улыбнулась и опустила глаза на свою грудь, по-девичьи приподнимавшую майку. – Я взяла кормилицу. Но врач советует обязательно присутствовать при кормлении, чтобы у ребенка не терялся контакт с матерью…

– Это мудро. А отец, наверное, присутствует при «пи-пи» и «ка-ка» – для контакта…

– Он бы тоже так пошутил. Ты этому у него выучился. Никогда нельзя было разобрать, когда он шутит, а когда говорит всерьез. Он, наверное, и перед смертью шутил… Он никогда не говорил серьезно.

– Говорил. Про тебя он говорил серьезно.

– Возможно… Олег, я тебя хочу попросить. У меня есть планы. Так вот, Андрон не должен знать, как погиб его отец. И лучше, чтобы этого не знал никто…

Принцесса взяла с инкрустированного столика конверт, довольно тугой, и протянула Башмакову:

– Возьми! Для меня это немного, а тебе, наверное, нужны деньги…

– Деньги всегда нужны. Но я был должен Джедаю. За приборы ночного видения…

– За что? Какие еще приборы ночного видения?

– А что, разве твой муж добывает нефть? Бурит скважины?

– Нет, он ее продает. Он выиграл тендер.

– А мы тоже выиграли тендер и продавали приборы ночного видения. Может быть, не так удачно, как твой муж – нефть… Но все-таки. У меня осталась его доля.

– И какая же это доля?

– Примерно такая же. – Башмаков кивнул на конверт. – Будем считать, он уже заплатил мне…

– Я думала, ты добрее… – В ее голосе послышалась обида. – До свидания, Олег Тендерович! Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь.

Дог предусмотрительно встрепенулся. За спиной Башмакова вырос непонятно откуда взявшийся охранник.

– Пройдемте! – сказал он голосом участкового милиционера.

Катя, дожидаясь его возвращения, извелась от любопытства.

– Отдал? – спросила она.

– Угу.

– Мужа ее видел?

– Нет.

– А дом у них какой?

– Фанерно-щитовая хибара на шести сотках, – ответил Башмаков.

Когда Олег Трудович засыпал, ему вдруг стало безумно жаль, что он не взял у Принцессы денег. В конверте было ведь тысяч десять, не меньше! На все хватило бы.

Башмаков растолкал заснувшую Катю.

– Да ну тебя, Тунеядыч! Не буди! Завтра. Сегодня я как собака…

– Кать, а ведь она мне деньги предлагала!

– За что?

– Чтобы я про Джедая никому не рассказывал.

– И ты взял? – Катя аж подскочила, совершенно проснувшись.

– За кого ты меня принимаешь?!

– Молодец, Тапочкин!

Вскоре Принцесса сделалась любимицей журналистов. Она открыла благотворительный фонд «Милость» для помощи детям, страдающим церебральным параличом. Фонд организовывал благотворительные концерты и научные конференции, заканчивавшиеся грандиозными фуршетами. Она постоянно мелькала на телевидении, и когда покойная ныне принцесса Диана была в России, то, разумеется, посетила фонд «Милость». Все журналы мира обошла трогательная фотография: две молодые красивые женщины нянчатся с изломанным церебральным ребеночком. Подписи были однотипные и пошлые, потому что журналисты давно уже пропили свои мозги на всех этих дармовых фуршетах: «Две милости», «Две доброты», «Два сострадания». И только один Башмаков знал, как надо было подписать фотографию: «Две принцессы».

Примерно в то же время по ящику прошла какая-то подленькая передачка к годовщине расстрела Белого дома, и Башмаков увидел, что на Дружинниковской