Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

практикует древние восточные техники, им трудно было дышать одним воздухом.

– Мне плохо с ней, – говорила Настя, – а ей-то каково? В одном помещении с ней держат молодого жестокого варвара. Стихи ее мне не нравятся. А она сказала при мне: “Кто? Эта что пишет? Да какую-то компьютерную хуйню”. Я даже спросила: “Я вам не мешаю?”

Возможно, в редкие минуты перемирия Елена Шварц поведала Насте, а может, ей рассказал Николай Кононов, что однажды Елена Шварц пригласила Кононова в гости. Он приходит, а там – поминки по коту. Фотография кота в черной рамочке, рюмка водки, прикрытая черным хлебом. Кононов сказал: “Я не буду поминать кота. Я считаю, что у кота нет бессмертной души”. И Елена Андреевна с ним год не разговаривала.

– …Ну что ему, трудно было помянуть кота? – спросила Настя.

* * *

Профессор славистики из Киото Яско Танака, желая быть запредельно вежливой, называла меня по имени-отчеству:

– Марина ЛЮБОВНА.

* * *

Встречаемся во дворе с моей бывшей напарницей по игре в большой теннис.

– Марин, – говорит, – мне знаешь какой диагноз врач поставил? Вторая степень ожирения!

* * *

На Ваганьковском кладбище, на памятной металлической дощечке – эпитафия:

“Озерецкий Вл. Ник.

Жизнь прожил, словно и не жил.

Внук ненадолго память сохранил”.

* * *

Звонит подруга Наталья и сообщает, что у нее открылись паранормальные способности.

– Иду, – говорит, – смотрю, собака хромает, я направляю к ней свою целительную энергию, и та бежит как ни в чем не бывало. Всё лечу: сломанные носы, ожоги третьей степени, кости мягкими становятся в моих руках – как пластилин, срастаются переломы, горб сняла восьмидесятилетней старухе, с ними же никто сейчас не возится. А теперь две бабки, которых я на ноги поставила: “Дай нам крылья, – говорят, – мы хотим летать!” Вот найди мне урода, найди! Увидишь, что я из него сделаю – причем бесплатно!.. У меня сын – директор фирмы, он звонит мне, спрашивает: “Тебе от меня надо что-нибудь?” Я говорю: “Любви и денег”. Он спрашивает: “Сколько?”

* * *

Лёня:

– Можно я тебя поцелую в противооспенную прививку?

* * *

Спортивный комментатор по телевизору – о прыгуне с вышки:

– Он сегодня какой-то выхолощенный…

– Какой неудачный употреблен эпитет, – говорю. – Если бы спортсмен услышал, он бы ему по морде надавал.

– Ладно бы такое сказать про наездника! – заметил Лёня.

* * *

Моя ученица Юля Говорова сообщает из Пушкинских Гор:

“Снимала утром луга, вдруг из тумана вышли овцы, а у них на спинах сидят скворцы”.

– Наверно, ноги греют, – предположил Лёня.

* * *

Меня пригласили выступить перед детьми сибирского города Нефтеюганска. Сказали, что площадкой будет небольшой Дом культуры, который у них оказался вроде нашего Большого театра. С гитарой на плече и парой детских книжек под мышкой стояла я на улице и смотрела, как по морозу стекаются туда все дети города – от шести месяцев до шестнадцати лет. Такой грандиозной разнокалиберной аудитории у меня не было нигде и никогда.

Я вышла на сцену – передо мной бушевало море детей.

Что было дальше, не помню. Стоял ли в зале гвалт, скакали они по креслам или ходили на головах, катилось ли все кувырком или через пень-колоду – я знала одно: мне нужно продержаться на сцене час, как было означено в договоре.

Вся взмокшая, с гитарой, дудкой, барабаном, перьями заморских птиц и челюстью древнего осла, ровно через час я покинула сцену.

Толпы детей спускались в гардероб, потребовалось немалое время, чтобы это исполинское помещение опустело. Меня провели в туалет.

Я вошла в кабину, взгромоздилась на унитаз, подняла голову и увидела на двери – жирным черным фломастером печатными буквами:

“Марина Москвина – …”

Я зажмурилась. Потом взяла себя в руки и открыла глаза.

“…классная баба!”

Из туалета нефтеюганского Дома культуры я вышла с непоколебимым ощущением: жизнь – удалась.

* * *

Лёня Тишков мне – буквально на всё:

– А как поступил бы Ван Гог? И что бы на это подумал Басё?

* * *

– Понимаешь, – я ему жалуюсь, – мне очень не везет в любви!..

– Подумай, что Армстронг бы на это сказал! – с укором сказал мой муж.

* * *

Бегу к метро по первому снежку в новом пальто с рюкзачком, внезапно из соседнего подъезда выскочила доберман-пинчер Владислава Отрошенко, схватила меня за ногу, рванула и бросила на дорогу!

Сын Влада Макс приближается в тихом ужасе, видит – это я лежу.

– Ой, тетя Марина!.. – Максим подумал немного, что же тут можно сказать. И спросил: – А Серёжа дома?

* * *

Леонид Бахнов собрался в Англию, его подруга попросила привезти ей нашей клюквы.

На таможне его спрашивают:

– Что это?

– Клюква.

– Чем докажете?

Он ел, давил, показывал красный язык и перекошенную физиономию.

– Да что там, в Англии, клюквы нет? – в конце концов спросил таможенник. – И учтите – они вас ТАМ с этой клюквой не пропустят.

– Всю дорогу я думал, как объясняться с английской таможней, готовил аргументы. Но никто меня больше ни о чем не спросил.

* * *

– …Ведь прозу писать скучно, – меланхолично говорил писатель Николай Климонтович, – скучно и долго. Усидчивость надо иметь…

– Юра Перов это делает два раза в день, – сообщил Тимур Зульфикаров, – один раз утром, один раз вечером. А ты, Коля?

– Не всегда до вечера форму удается сохранить…

* * *

Николай Климонтович переводил с очень запутанного подстрочника таджикский роман. Там один был сильно влюблен в чью-то жену. В середине Коля устал и написал: “В общем, она ему отдалась, короче говоря”. Когда вышла книга, автор поднял ужасный скандал. Потому что в том-то и была вся фишка, что она ему так и не отдалась!

* * *

– Вы можете нам давать свои небольшие вещи в журнал, мы их напечатаем – бесплатно, – предложила Климонтовичу редактор из Сыктывкара.

– …Заманчиво, – сказал Николай.

* * *

Отрошенко пригласил нас с Лёней на церемонию вручения почетной итальянской премии “Гринцане Кавур”. За особые заслуги перед итальянской литературой эта премия раз в два года присуждается прозаику, поэту и переводчику. Кроме Отрошенко, итальянскую награду получили поэт Евгений Рейн и Елена Костюкович, в чьем переводе вышел на русском языке почти весь Умберто Эко.

– Как же вы остались такой красавицей после этого Умберто Эко? – спросила я у Елены Костюкович.

– А представь, какой она была красавицей, – говорит Лёня, – ДО Умберто Эко!..

* * *

– Когда садишься писать стихи