Циньен - Александр Юрьевич Сегень

Из тех, кто участвовал тогда, пятьдесят лет назад, праздновать юбилей ехали в Шанхай только он, Дун Биу да Бао Хуэйсен. Почти всех остальных они растеряли по дороге истории, как огурцы из прохудившегося мешка.

Первым выпал Ван Цзиньмэй. Не случайно его во время съезда колотил кашель. Бедняга умер через четыре года от туберкулеза, не дожив и до тридцати.

Следующим, через два года, погиб Ли Дачжао, один из первых китайских марксистов, выходец из простой крестьянской семьи, ставший интеллектуалом. Он первым горячо приветствовал революцию в России и вместе с Чэнь Дусю загорелся идеей создания китайской компартии и стал инициатором учредительного съезда. После шанхайской резни, устроенной гоминьдановцами, Ли Дачжао был схвачен и повешен. Ему тогда еще не исполнилось сорока лет.

«Ханьцзюнь» — по-китайски «превосходный парень». Богач, готовый все богатство отдать революции, Ли Ханьцзюнь погиб в том же году, что и Ли Дачжао. После первого съезда Гунчаньдана он преподавал в шанхайском университете, возглавлял профсоюз учителей, стал министром образования провинции Хубэй. Расстрелян гоминьдановцами в возрасте Пушкина. Мяо Ронг так и не успел вернуть ему ту сумму, которой Ли Ханьцзюнь снабдил его и Ли перед поездкой в Париж.

Дэн Эньмин после первого съезда был секретарем комитета КПК провинции Шаньдун. Ему было всего тридцать, когда его тоже расстреляли гоминьдановцы.

Через четыре года после Дэна Эньмина в возрасте пятидесяти девяти лет мужественно погиб в бою Усатый Хэ. Давний друг Мао Цзэдуна, вместе с ним создавший в Чанше первообраз компартии, слыл всеобщим любимцем. Находясь в России, Хэ Шухэн страстно полюбил эту страну и, имея слабую память, упорно учил русский язык, по тысяче раз повторяя то или иное слово, чтобы его запомнить. Он мечтал легко, как Мяо Ронг, в подлиннике читать русских классиков. И учил труднодоступный для него язык до самой гибели.

Следующим после Усатого Хэ пал, не дожив до пятидесяти, Чэнь Таньцю. В двадцатые годы он руководил комитетом КПК в провинции Хубэй, в тридцатые — в провинции Фуцзянь, а затем работал в Москве, в китайском отделении Коминтерна, и тоже усиленно учил русский язык. В начале сороковых он возглавлял основные силы Красной армии Китая в Синьцзяне, там же был арестован врагами компартии и тайно убит. На седьмом съезде Чэня Таньцю избрали делегатом, еще не зная, что вот уже три года, как его нет среди живых.

Во время Второй мировой войны погибли и оба иностранца, представлявших на учредительном съезде Коминтерн. Владимир Абрамович Нейман, имевший несколько псевдонимов — Никольский, Берг, Васильев, капитан советской госбезопасности, после первого съезда компартии Китая работал в Дальневосточной республике, Японии и снова в Шанхае в качестве резидента советской разведки. Чекист высочайшей квалификации, имел много наград, но перед войной был арестован как японский шпион и троцкист и расстрелян.

Хендрикус Йозефус Франсискус Мари Сневлит, известный также под псевдонимом Маринг, один из создателей социалистической партии Индонезии и посланный затем в Китай для участия в создании Гунчаньдана, много приложил сил для слияния коммунистов с гоминьдановцами, затем вернулся в свою родную Голландию, а когда страну оккупировали гитлеровцы, ушел в подполье. Арестованный гестапо, был казнен. Перед смертью мужественно пел «Интернационал».

Мяо Ронг не зря тогда назвал Чэня Гунбо трусом. Видя, что мира между Гоминьданом и Гунчаньданом не будет, Гунбо уже через год после первого съезда вышел из компартии, а затем вступил в Гоминьдан, занимал пост министра в провинции Сычуань, а затем стал членом марионеточного правительства Китая, созданного японцами, а в последние годы Второй мировой войны даже возглавлял это правительство. После капитуляции Японии его арестовали, обвинили в коллаборационизме и расстреляли.

Почти такая же судьба постигла Чжоу Фохая, с той разницей, что из компартии он вышел через два года после учредительного съезда. Вступив в Гоминьдан, являлся членом ЦИК, министром. Когда пришли японцы, сразу переметнулся к ним и стал вице-президентом марионеточного правительства. В 1945 году его арестовали и осудили как коллаборациониста, но смертную казнь заменили пожизненным заключением, и через три года Чжоу Фохай умер в тюрьме.

Главный соперник Мао Цзэдуна в борьбе за власть в партии — Чжан Готао теперь находился на Тайване, среди ярых врагов Великого Кормчего.

Лю Жэньцзин в двадцатые годы руководил китайским комсомолом, потом учился в СССР и примкнул к троцкистам. Вернувшись в Китай, Книжный Червь был исключен из компартии, два года провел в гоминьдановской тюрьме. В 1949 году покаялся перед Мао Цзэдуном, и тот простил его. Как и Мяо Ронг, он занимался переводами, работал в издательстве, но, когда началась Культурная революция, беднягу все же арестовали, и сейчас он не мог плыть вместе с Мяо Ронгом в Шанхай, потому что сидел в тюрьме. Его освободят уже после смерти Великого Кормчего, и Книжный Червь проживет дольше всех остальных участников первого съезда, до восьмидесяти пяти лет, да и уйдет из жизни не от старости, а погибнет в автокатастрофе.

Так что, кроме Ронга, в предстоящих торжествах из тех, кто остался жив, могли участвовать лишь Дун Биу да Бао Хуэйсен. С ними ему предстояло встретиться уже в самом Шанхае, куда они отправились на поезде.

Бао Хуэйсен тоже в двадцатых годах вышел из компартии и вступил Гоминьдан, в тридцатых и сороковых был на госслужбе в Китайской республике, а после войны эмигрировал в Макао. После победы коммунистов над гоминьдановцами вернулся в Пекин, и его простили, разрешили поступить на госслужбу в новой Китайской Народной Республике.

Дун Биу оставался верен идеям учредительного съезда. После победы над Гоминьданом занимал крупные посты, а с 1968 по 1970 год даже исполнял обязанности председателя Китайской Народной Республики. Теперь ему предстояло возглавить торжества в бывшем доме незабвенного Ли Ханьцзюня.

* * *

Ронг стоял на палубе, прильнув животом к парапету, и вспоминал их, павших на поле боя или расстрелянных, томящихся в тюрьмах, оставшихся верными или переметнувшихся, уже мертвых или еще живых. Он нежился в лучах горячего солнца и струях освежающего ветра. И в этом ветре из далекого далека прилетали строчки поэта:

Хоть ветер дует, и волны пошли,

Сень сада на суше меня не влечет...

Конфуций сказал: все в мире течет,

Как струи реки этой вечно текли.

— Чтоб струи любви в жизни вечно текли, — бормотал Ронг себе под нос. — Струи любви... Струи любви... Любовь выше всего, выше неба. Или она и есть