Циньен - Александр Юрьевич Сегень

меняя один стиль на другой. Затем просто отдался воле течения. Мяо Ронг смотрел на то, как его друг пытается догнать и поймать свою молодость. По прошествии часа и пяти минут председатель Китая, преодолев по течению пятнадцать километров, поднялся на борт катера.

— Я мог так плыть до самого вечера! — бодро воскликнул он. — Тигренок Мяо, не хочешь повторить мой заплыв?

— Боюсь, это не вызовет даже сотой доли того восторга, каким сопровождалось твое плавание, — ответил Ронг.

Когда пропаганда раструбила о свершившемся событии, не было упомянуто, что Мао плыл, отдаваясь стремительному течению, и все недоумевали, как старик в возрасте семидесяти двух лет способен на такое. Президент международной ассоциации профессиональных пловцов прислал ерническое письмо:

«Нам сказали, что вы 16 июля проплыли 9 миль, показав блестящее время 1 час 5 минут. Это дает вам возможность принять участие в этих двух соревнованиях, поскольку рекорд по плаванию на 10 миль, установленный в прошлом году на традиционных соревнованиях в Квебеке одним из самых быстрых пловцов мира Германом Виллемсе (Германия), составил 4 часа 35 минут. В феврале 1966 года Джулио Травальо (Италия) на озере Эль-Килья в Аргентине установил новый рекорд, однако и он не так впечатляет, как результат, достигнутый Вами, — 3 часа 56 минут. Время, показанное Вами, означает, что в среднем Вы проплываете 100 ярдов за 24,6 секунды, в то время как до сих пор еще никому не удавалось проплыть это расстояние быстрее, чем за 45,6 секунды. Может быть, Мао Цзэдун захочет представлять красный Китай на очередных Олимпийских играх, прежде чем перейти в профессионалы. Но если он хочет легко заработать большие деньги, я предлагаю ему принять участие в соревнованиях профессионалов этим летом и дать Виллемсе, Травальо и другим, которые, очевидно, ему в подметки не годятся, несколько уроков плавания».

— Вряд ли тебе стоит отвечать на это письмо, — сказал Мяо Ронг, когда Мао Цзэдун в возмущении дал ему его почитать.

— Когда тигр идет по джунглям, он даже не слышит перебранки макак в его адрес, — согласился Чжуси.

Ему и некогда было огрызаться на «макак». Вернувшись в Пекин, он ринулся в борьбу против Лю Шаоци и Дэн Сяопина, авторитет которых стал угрожать его славе. Теперь им приходилось отбиваться от нападок, зачастую незаслуженных. Так в Китае, как некогда в СССР при Сталине, началась всеобщая охота на возможных и всевозможных вредителей, получившая наименование Великой культурной пролетарской революции. В средней школе при Пекинском техническом университете Цинхуа появилась боевая организация «Хунвейбин», что значило «Красная гвардия». Мао потребовал, чтобы по всей стране были созданы отряды хунвейбинов.

— С такой армией мы сможем штурмовать небо! — возгласил он.

Поначалу Мяо Ронг поддерживал Культурную революцию. Ему не нравилось, что общество постепенно стало склоняться к либеральным ценностям, а это, как он считал, начало гниения. Он соглашался с тем, как Лю Шаоци стали называть китайским Хрущевым, но пытался перед Мао защищать своего другого друга — Дэн Сяопина.

Даошу — Великий Кормчий, как отныне стали именовать Мао Цзэдуна, придавал этой революции не меньшее значение, нежели Великой Октябрьской 1917 года. Да она и развернулась-то как раз к пятидесятилетию свержения монархии в России. Передовые отряды бойцов Культурной революции стали именоваться красногвардейцами, хунвейбинами. А самые радикальные — цзаофанями, то есть «бешеными».

Да, Мяо Ронг не любил либералов. Он видел, как посеянное в обществе либеральное зерно быстро начинает разрушительную работу, превращая здоровых людей в распутников, честных — в воров, бессребреников — в жаждущих наживы, заменяя любовь развратом. Но, видя, как хунвейбины громят все вокруг, он морщился.

— Твоя поэзия становится все более суровой и сокрушительной, — говорил он своему другу в те минуты, когда с ним рядом был не Великий Кормчий, а просто Мао Цзэдун.

— Как там у русских про щепки? — усмехался в ответ друг.

Щепок летело немыслимое количество, и маоистский террор во много раз превзошел собой сталинский. Число жертв составило столько же, сколько унес недавно прокатившийся по всей стране голод. Людей забивали до смерти, рвали на части и вешали без суда и следствия на улицах и площадях. Их закапывали живьем в братских могилах, выбрасывали из окон университетов, школ и других учреждений, топили в реках и озерах, издевательствами и истязаниями доводили до самоубийства.

Китайского Хрущева Лю Шаоци затравили до смерти. Дэн Сяопина после издевательств отправили в трудовой лагерь «для перевоспитания». Крупнейшего китайского писателя Лоа Шэ довели до того, что он покончил с собой, бросившись в пекинское озеро Тайпинху. Узнав об этом, Мяулин рассвирепел:

— Это уже ни в какие рамки не лезет! Поэт, ты должен остановить разбушевавшийся террор.

— Оставь мне самому решать, Тигренок, — рассердился Великий Кормчий.

— Нет, не оставлю, и ты знаешь, что мне нечего терять.

— Конечно, ты нарочно не обзаводился женой и детьми, чтобы не за кого было волноваться.

— Нет, я не обзаводился ими по той причине, что у меня есть Ли. Но мне и впрямь не за кого волноваться. Даже если меня самого подвергнут пыткам. Мне не нужно учиться в Шаолине терпеть боль. Я пробовал — мне ничего не больно. Да и пример христианских мучеников для меня немаловажен.

— Успокойся, Тигренок, уж тебя-то я никогда не трону, и ты можешь говорить мне все, что хочешь.

— Как любимый шут короля Лира, — язвительно произнес Мяо Ронг и увидел, как друг вздрогнул, будто его укололи.

— Король Лир глуп и самоуверен. В этом промах Шекспира. Надо было показать, как наивный Лир постепенно начинает прислушиваться к советам шута, умнеет под его влиянием и это его спасает. В Китае были писатели и выше Шекспира, — сказал Мао.

— Но не было выше Пушкина, — смело возразил Мяулин. — А Пушкин сказал: «Оставь герою сердце. Что же он будет без него? Тиран!» Оставь себе сердце, поэт Мао, и ты останешься героем.

— Красиво сказано, Тигренок, и я послушаю твоего совета. С тобой всегда приятно побеседовать. Но пойми, сейчас я не только Великий Кормчий, но и хирург, совершающий операцию, отсекающий от больного организма страны вредные органы и клетки. И я не вправе окончить операцию, не доведя ее до конца. Но как только закончу, я верну себе сердце, обещаю.

Спустя полтора года он сдержал свое слово, и миллионы красногвардейцев-хунвейбинов, творивших террор в городах, были отправлены им в китайские села, но не для наведения ужаса, а