Убью, студент! - Анатолий Субботин

поступил, что «выйдет в люди», не будет без образования, как она, всю жизнь работающая няней в детсаде, моющая полы, посуду и ночные горшки…

Лёнино выражение лица было настолько убитым, что выходящий от ректора человек лет за 30 (видимо, сотрудник университета) улыбнулся и понимающе спросил:

– Что, в первый раз?

Соломин кивнул.

– Ничего, обойдется, – сказал человек и протянул бедолаге коричневатый камешек, кажется, полевой шпат. – На вот, держи на память об этом дне.

Лёня машинально взял подарок и поблагодарил. Камешек потом долго хранился у него, пока не затерялся. Он оказался счастливым: действительно, все обошлось. Строгим выговором с занесением в личное дело. И для Леонида и для других жильцов 105-ой комнаты.

Что касается экономиста Жени, он вскоре пропал из виду. Рассказывали, что его исключили из университета. Но не за эту драку, а за воровство: он украл у соседа по комнате курточку. Между тем он был из благополучной семьи. Его мамаша работала то ли главным прокурором, то ли какой-то милицейской шишкой в столице Коми округа – Кудымкаре.

7. Предуралье

Электричка притормозила на станции Камаи. Собственно, станции как хоть какого-то маломальского строения не было. Соломин, взяв сумку с вещами, соскочил на насыпь. Справа – почти отвесная скала, поросшая местами лиственными деревьями, слева – крутой спуск к реке. Немногочисленные вышедшие пассажиры стали спускаться по тропке. Леонид, видя, что других путей нет, последовал за ними. За рекой стояло несколько деревянных домов разного возраста и объема, а также – летние коттеджики и палатки. Университетская база Предуралье. Здесь проходят практику студенты-биологи.

Но что здесь делает наш герой? Разве он биолог? Нет. Из всех видов животных он изучает только человека, да и то не внутренности его, а, так сказать, душевные порывы. Вот, например, какие порывы у этого пожилого, сидящего в лодке за веслами? Сразу видно, что он добр и не старается отломить жирный кусок от пирога жизни. Он довольствуется малым. Худой и небритый, он улыбается, открывая гнилые зубы, когда над ним подшучивают знакомые. Относительно дорогой водке он предпочитает дешевый одеколон. Посудите сами, водка стоит 3 рубля 62 копейки, иные сорта – 4. 12, а одеколон – 60-80 копеек. Рассказывали, что Парфюм (так его прозвали за сие пристрастие) даже за чужой счет отказывается от горькой, а спрашивает, нет ли чего из его пахучих напитков. Согласитесь, в этом выборе есть что-то изысканное, поэтическое, французское. И если Ален Делон не пьет одеколон, значит он не француз. А француз вот этот Петя, Федя или как его там. Ведь одно дело – пахнуть водкой или даже коньяком, и совсем другое – испускать ароматы ландыша, жасмина, шипра, на худой конец, тройного. Парфюм весел пахучим весельем и счастлив, что перевозит людей с берега на берег там, где нет ни моста, ни парома, беря за переправу скромную мзду – 10 копеек.

Но мы не ответили на вопрос: что же здесь делает наш герой? А вот что: жильё он сюда приехал зарабатывать. Место в общежитии на следующий учебный год ему не дали. И пришлось снова идти к ректору. Кто-то подсказал попросить место из его фонда. Пришел: так-то и так-то. «Поработайте месяц на нашей базе, – сказал Виктор Петрович, – мы там дома жилые строим, и будет Вам, где жить». «Конечно, конечно»! – обрадовался Соломин. Ему даром ничего не надо, он заслужит.

И вот в начале августа, почти сразу после фольклорной практики, когда сокурсники разъехались на каникулы, он – здесь, в этом живописном уголке… Вас интересует фольклорная практика? Что ж, отвлечемся на нее. Но только кратко, тезисно.

Помните, как Шурик из кинофильма «Кавказская пленница» народные легенды, песни и тосты собирал? То же самое делают и филологи Пермского университета по окончании первого курса. Только тостов они не собирают. Урал – не Кавказ, какие тут тосты!? Тут пьют молча. На этот раз и сказки не собирали, ограничились песнями. Процесс сбора таков. Предварительно договариваешься со старожилом данной деревни (в основном это бабушки). В назначенный час приходишь с ручкой и тетрадью. Старушка поет, ты записываешь.

В гости за песнями ходили вдвоем, втроем. Леонид скооперировался с Французом (так прозвали Игоря Хлебникова, который сначала поступил на романо-германское отделение, специальность – французский язык, а уж потом перешел на русское). Друзья хотели сочетать полезное с приятным. Они просили бабушку истопить для них баньку и организовать нехитрую закуску с огорода. Попарившись в баньке, садились за стол и доставали бутылку водки, купленную в местном магазине. Выпивали, угощали хозяйку и обращались к ней: «Спойте, Лизавета Егоровна»! Старушка пела, а студенты пытались записывать. Но народная песня – не лекция, разве за ней угонишься! Просить же продиктовать слова, то есть лишить песню мелодии, было неловко, да и не хотелось. После двух неудачных попыток Француз и Солома перестали брать с собой ручки и тетради, а просто выпивали и слушали.

– Ерунда! – сказал Француз. – У девок спишем.

И списали. Девочки баловали мальчиков, ведь их так мало на филфаке: примерно один к десяти.

Жили собиратели фольклора в школе, спали на полу. Парты, поставленные друг на друга, как бы делили класс надвое. По одну сторону спали девочки, по другую – мальчики и несколько девочек, которые были постарше и менее стеснительны, чем прочие. Не поймите нас превратно. Ничего такого не было. Во-первых, тела располагались не вперемежку. Единственный, кто лежал рядом с инополовым существом, был неопытный и застенчивый Леонид. Лишь однажды, выпив и расшалившись, он погладил девичий животик, да и то не у близлежащей сокурсницы, а через нее – у следующей. Тянулся он, тянулся, пока близлежащая не помогла ему перекатиться через себя: «Иди к ней»! Вот тут-то он и потрогал запретный плод. И быстро убрал руку. Какую бурю чувств вызвало это прикосновение! Вай! Но – молчание, молчание!

Школа стояла рядом с заброшенной каменной церковью. Вокруг церкви – лопухи, крапива, бурьян. Дальше находился одноэтажный деревянный клуб. Будучи в хорошем настроении, заглянули туда как то Француз и Солома. Несколько юных селянок, обутых в резиновые сапоги, танцевали друг с другом. Парней чтой-то было не видать. Катушки магнитофона, стоявшего на стуле, крутились и пели:

Виновата ли я, виновата ли я,

виновата ли я, что люблю?

Виновата ли я, что мой голос дрожал,

когда пела я песню ему.

Однако вернемся в Предуралье…

Стройотряд, куда попал Соломин, состоял из 5-6-ти человек. Но то были не студенты, с коими обычно ассоциируется слово «стройотряд». То были младшие