НАТАН. Расследование в шести картинах - Артур Петрович Соломонов

свалился, а вас перепугал. Так что и вы, пожалуйста, простите, — расшаркивание енота превращалось в мастер-класс давно утраченных манер. Богослов замотал головой, мол, ему нечего прощать, а к астрофизику с поистине волшебной быстротой возвратился румянец. — Кто старое помянет, тому глаз вон, а нам это ни к чему, верно? — Тугрик выставил перед собой лапки и приказал. — Сдавайте произведения.

Вскоре на лапках енота образовалась гигантская стопка наших трудов. Он удерживал ее без усилий. Тугрик принюхался к стопке.

— Ух ты… И про это написали… — шевелил он носом над трудами. — И это заприметили… Ого! И этого не убоялись! Ба! А финал какой! Я Натана просил такой сделать, а создали вы… Ну что ж! Ваш труд великолепен! И пафос, и энергия, и страсть! Надо срочно издавать! А лучше… А давайте сделаем вот так?

Енот подбросил ввысь наши труды. Белые, испещренные черными чернилами, листы были подхвачены ветром и стали возноситься к небу. Достигнув облаков, они превратились в стаю черных и белых птиц.

— Так-то лучше! — воскликнул Тугрик. — Летят, летят свободные слова! Зачем же заключать их под обложку?

Вглядевшись в наши обескураженные лица, енот расхохотался. Его смех был так заразителен, что улыбнулись и мы. Выражая солидарность с нами, ветер весело зашумел в кронах тополей.

— Не надо мне тут сектантства, — вдруг посуровел Тугрик, и ветер зашумел с осуждением. — Не надо никаких организаций и тем паче орденов. Меня от этого тошнит. И Натана тошнит.

Ветер прекратил раскачивать кроны. Теперь и он прислушивался к Тугрику.

— В каком смысле тошнит Натана? — робко выразил богослов наш вопрос.

Стая кружила над нами, то собираясь воедино, то рассыпаясь по небу черно-белыми точками.

— В последнее время я думаю о множественности миров, друзья мои, — произнес Тугрик. — А вы?

Мы промолчали.

— В каком-то другом, счастливом мире Натан не умер, — трое из нас вздохнули; вздохнул и я. — Но знаете в чем сюрприз? Мы прямо сейчас в этом счастливом мире и находимся. Натан не умер — здесь.

— Браво… — прошептал филолог.

— Перестаньте так скорбно смотреть туда, — енот, не оборачиваясь, правой лапкой указал на могилу Эйпельбаума. — Там никого нет. Отец Паисий, не делайте такое потустороннее лицо. Не надо мистики! Натан не умер в самом простом смысле: он остался жить, — и Тугрик обратился к лингвистке. — Туда нет смысла возлагать цветы. Могила пуста.

— Я так и знала…

— Так значит что?! Ваш свиток лжив?! — восхитился отец Паисий.

— Там все правда, кроме смерти.

Деловито прихрамывая, енот подошел к могильной плите и взмахом левой лапки стер дату смерти. Призадумался и правой лапкой нацарапал вопросительный знак, на котором сразу появилась необходимая в столь серьезных случаях позолота.

Стая разразилась триумфальным щебетом.

— Так-то лучше, — пробормотал енот, любуясь своей работой, и лингвистка всхлипнула.

Тугрик помахал птицам, и они стали снижаться. Лингвистка протянула Тугрику букет, и он шепнул, что непременно передаст его Натану.

Стая спускалась все ниже: сотни крыльев создали покрытый перьями щебечущий летающий ковер. Щебет усиливался, а ветер стихал, чтобы птицы могли без помех приблизиться к могиле Натана, в которой Натана не было.

Тугрик пригнулся, прицелился, и, как мохнатая стрела, устремился ввысь. Щебет стал ликующим: птицы приветствовали енота. Угнездившись посреди черно-белой стаи, Тугрик помахал нам букетом тюльпанов. «К Натану!» — скомандовал он птицам, и стая, набрав высоту, медленно и величаво поплыла на юг.

Таким навеки осталось в нашей памяти это мгновение, мгновение радости и свободы: черно-белая стая, возглавляемая Тугриком, летит к Эйпельбауму, а мы, счастливые и одураченные, машем им вслед.

Послесловие

Письмо Ольги Романовой Натану Эйпельбауму

Дорогой Натан!

Представляю, как захохочет ваш енот, увидев это письмо. Глумливо скажет: «Да уж не дешёвый». И красавица филологиня подожмёт пунцовые губки, и правильно сделает, ибо опыт способен победить молодость, но я сейчас на тренерской работе и пишу вам с чистыми намерениями. Ну, отчасти.

Глупо говорить очевидное: ваш вклад в общественно-политическую и культурную сферу социума не только нашей страны, но и всего мира — будем называть вещи своими именами — ещё долго будут изучать благодарные потомки.

К тому же, такой мелкий факт как ваша пресловутая смерть никак не отменяет вашего продолжающегося воздействия на неокрепшие умы человечества.

Ваша магическая берлога у метро «Бабушкинская» давно стала местом поклонения и традиционного пятничного сжигания недельных трудов российских парламентариев в области законотворчества.

Но согласитесь, этого мало. Вы можете больше, особенно сейчас, когда ваша сущность перемещена в облако — если я правильно понимаю ваши трансформации.

Дорогой Натан, я обращаюсь к вам с дерзкой просьбой. Мне не совсем понятно, зачем вы затеяли этот эксперимент с нашей многострадальной родиной, но давайте закончим его, умоляю вас. Если вы сами по какой-то причине не хотите возглавить нас и дать нам надышаться воздухом свободы, не могли бы вы поручить эту миссию своему многоуважаемому еноту?

Дорогой Натан, час пробил. Только енот, только победа.

С трепетом и уважением к вам,

Ольга Романова.