В перспективе - Элизабет Джейн Говард

– Ты не получала писем или чего-нибудь в этом роде?

Она отложила газету, страницы которой начинали дрожать.

– Нет. Но даже если бы и получила – я ведь в состоянии справиться с собственными письмами, правильно?

Он сел.

– Ну конечно, в состоянии. Почему бы и нет?

Между ними повисло молчание. Затем, поскольку он не подавал виду, что готов помочь ей, она воскликнула:

– Ты не воспринимаешь меня всерьез.

Возглас получился излишне резким, на ее глаза навернулись слезы.

Встряхнув головой, она увидела, что он и впрямь смеется. Смеется! В ней вспыхнул такой гнев, что она едва сумела выговорить:

– Видишь? По-твоему, это забавно! Уверяю… уверяю тебя, что…

– И в чем же ты меня уверяешь?

Теперь он улыбался – подался к ней и улыбался: она испытала мгновенную вспышку ненависти, бурной и, с омерзением ощутила она, беспричинной. Ей захотелось ударить его (как ужасно – что он так близко и что ее так и тянет сделать это!), затем она вновь увидела его отчетливо и с раздражением заметила, что у него добрые глаза.

– Я считаю, что ты должен давать мне объяснения. А не относиться ко мне как к ребенку.

– Я объясню тебе все, что ты хочешь знать.

Еще одна пауза. Она не знала, с чего начать.

– Ну, например… – Ее целью было достойное безразличие. – Ты не объяснил мне, чем намерен заняться, когда мы вернемся в Лондон, – или где мы будем жить, или еще что-нибудь, по поводу чего с моей стороны вполне разумно ждать объяснений. – С каждым словом она чувствовала себя все более несуразно неразумной.

– Да, этого я не сделал. Я не знал, что эти факты настолько важны для тебя.

– Ну разумеется, важны! Представь: кто-нибудь спросит меня, чем… чем занимается… мой муж, а я даже не знаю! Вообрази, как глупо я себя буду чувствовать!

– А если бы ты могла сказать, что он промышленный консультант или ведущий специалист по связям, ты бы…

– Но ты же юрист! – перебила она.

– А-а. И как же ты это узнала?

Она села на диван, поджав ноги.

– Я заглянула в твой паспорт, – сказала она. Вид у нее был крайне пристыженный. – За это я прошу прощения. Довольно низкий был поступок.

– И ты хотела разузнать обо мне, чтобы рассказать другим людям?

– Нет… не совсем. Я хотела знать сама. Из любопытства! – На ее лице начал проступать испуг.

– Я восхищаюсь любопытством, – сообщил он, – и ты имеешь полное право заглядывать в паспорт своего мужа.

– Мне никогда не хотелось пользоваться полными правами, – поспешно возразила она, – ты же этого не делаешь.

Он вскинул брови.

– А ты хочешь этого от меня? – Он увидел, как она метнула взгляд по сторонам: он уже заметил, что так она делает всегда, желая сбежать. – Если ты удерешь сейчас, я ничего не смогу тебе объяснить. И ты останешься по-детски неосведомленной. Только представь, что тебе по-прежнему будет нечего рассказать людям! – Но сейчас она была не в состоянии терпеть насмешки, и он продолжал: – Итак, про дом. Он стоит на самой вершине холма в Кэмпден-Хилле. И даже слишком просторен для нас, значит, нам будет комфортно. Ты любишь обставлять дома?

– Да. Только я, конечно, еще ни одного не обставила.

– Конечно. Так вот, не считая одной-двух вещей, которые оставила мне мать, сделанных из французского полированного красного дерева и конского волоса, взятых в равных пропорциях, начать нам предстоит с нуля.

– А нам это по карману?

– Как это ни удивительно, но моя мать оставила мне некоторую денежную сумму, так что да, по карману. Знаешь, деньги у нас общие, – добавил он. – Когда мы вернемся, я сделаю все необходимые распоряжения для тебя. От твоей матери тебе тоже что-нибудь достанется.

Едва упомянув о ее матери, он ощутил, как она замкнулась в себе.

Она холодно осведомилась:

– А мне надо брать у нее деньги?

– Нет, если эта мысль очень неприятна тебе. Знаешь, она хотела, чтобы у тебя они были. Она считает, что женщины должны обладать некоторой независимостью.

– Да уж, в этом она убеждена! – В этих словах было столько горечи, что он понял: она встревожилась. Внезапно она придвинулась к нему и нерешительно положила ладонь ему на руку.

– Я… не хочу быть такой женой. – Она мучительно покраснела. – Наверное, я вела себя ужасно глупо. Но ты же не этого хотел от меня, верно?

– Я не этого хотел. – Он поднялся, слыша ее краткий вздох облегчения и согласия, все еще ощущая прикосновение ее ладони. В то время он не понял, что она имела в виду.

3

Пока она одевалась к ужину, он в педантичных, выверенных выражениях объяснял ей, как она выглядит, и она внешне принимала эти объяснения, но из-за своей крайней взвинченности и одержимости он отмечал в ней еле заметную досаду неопределенности. Тем вечером ее красота обладала необычайным свойством, которое пока не проявилось, и он думал, что, когда расскажет ей, какой она представляется ему, она это поймет.

Они поужинали, он сводил ее на «Манон». Книгу она читала и выразила желание послушать оперу. Исполнение было ничем не примечательным, но, похоже, увлекло ее. Когда он спросил, почему, она ответила, что героиня Манон изумляла и ужасала ее. (Он, забавляясь, отметил, что она невольно пользуется лексикой, соответствующей историческому периоду и эмоциональному накалу произведения.)

Потом он предложил сходить потанцевать, но едва они устроились в жарком темном углу с шампанским, температура которого не скрывала, как он отметил, его низкосортность, она заговорила. Сказала, что наиболее интересна в Манон легкость, с которой она притягивает людей, с наибольшей вероятностью способных ускорить ее гибель. На месте де Гриё, когда она встретилась с ним, мог оказаться любой мужчина, однако это был не кто-нибудь, а именно де Гриё. А он, Конрад, считает, что такими были все? И неосознанно выбирали людей, которые выявляли их самые выраженные слабости и страхи? Мысль пугающая, но, если так, это ей многое объясняет. И она добавила как бы невзначай: «Я думала о своем отце».

И этим глубоко поразила его по той простой причине, что и он думал о своем отце. Какой абсурд, размышлял он, как посмеялся бы старина Фрейд. Как просто усложнены мы все (он думал, что подразумевает одинаковую сложность), но ее следующая реплика разочаровала его.

– Мне кажется, ты любишь своего отца и восхищаешься им. Видишь ли, я не могу восхищаться своим. С учетом обстоятельств это было бы легко, а я не могу.

– Как же ты об этом узнала?

Она повернулась к нему с легкой улыбкой, мягкой и торжествующей.

– Ты никогда не говоришь о