Золотой воскресник - Марина Львовна Москвина

class="p1">– Ир, – обратился он к жене Сотника, – тебе будет неприятно вспомнить, мы с Юрой погуляли и выпили немало, много было приключений, но я не могу здесь сейчас о них рассказывать…

* * *

Поэт Володя Друк:

– Я иду по Манхэттену и думаю: как хорошо, что меня уже нет.

* * *

Картина Лёни: “Пока был за границей, на моей табуретке выросли грибы”.

* * *

“Дорогая Марина Львовна!

Дорогой Леонид Александрович!

Я посылаю вам письма, и их судьба мне неизвестна. Совсем недавно была ветреная погода, я написал еще одно письмо, открыл окно и отправил с ветром. Не получили ли случайно? Почему нет ответа? Что происходит? Очень мне не хватает ваших длинных писем.

Что у вас нового, Леонид? Была у вас выставка? Что происходит в визуальном мире?

Что за дивные времена?! Все разлетелись, куда-то умчались, картина распалась, и не уследишь, кто где пьет бир, а кто ломает об колено английский язык.

Дорогой Леонид, садитесь вечером, пожалуйста, и напишите письмо.

Марина, вы все время в эфире, но все равно, если будет время и желание, напишите мне.

Письмо должно быть длинным, веселым и не дидактическим.

Мой адрес:

Rezo Gabriadze

The Atre Vidy – Lauzanne

Avenue E. Jaques-Dalcrroze

5, 1007 Lauzanne, Швейцария.

Мне как-то Лия написала по этому адресу, и письмо дошло.

А сейчас разрешите попрощаться,

пожелать вам всего наилучшего,

скучаю по вас, вспоминаю часто,

желаю мира

покоя и денег!

Ваш Р.Г.”

* * *

На приеме у австралийского посла, симпатяги Лесли Роу, мы с Лёней встретили Иртеньева и Аллу Боссарт. Игорь обратил внимание на мои ботинки на страшной толстой подошве.

– “Ботинки Ван Гога”, – говорю. – Восемь лет ношу. Как подошва сносится, куплю новые, такие же.

– Вот это принципиально неверный подход! – сказал Игорь. – Есть такие ботинки – несносимые! Они еще тебя переживут, тебя в них в гроб положат! С ботинками надо так: три года поносил – и выбросил! Кстати, мы с Алкой нашли секонд-хенд из Лос-Анджелеса на улице Правды. Тем, что в бутиках – несколько тысяч, там за двести рублей можно отовариться. Видите на Алке золотой пиджак? Триста рублей! Туфли все в бриллиантах – за четыреста… Мы вам с Лёнькой скажем, как туда доехать, вы хоть приоденетесь…

* * *

Дина Рубина с Иртеньевым зашли пообедать в ресторан “Петрович”. Они подозвали официанта и попросили им принести что-нибудь в пределах шестисот рублей…

– А мы один раз с Лёней, – говорю, – обедали в “Петровиче”, у нас было сто пятьдесят рублей…

– Я не понимаю, – сказала Дина, – зачем вы тогда туда пошли?

– Душой отдохнуть!

– С такой суммой, – царственно сказала Дина, – надо не душой отдыхать, а работать в поте лица!

* * *

Седов подарил Володе Друку мою книгу “Изголовье из травы” и сделал такую надпись: “Дорогой Володя! Это книга Маринки с прекрасными рисунками Лёни. Единственного, кого здесь нет, это меня. Вот это «нет» я тебе и дарю”.

* * *

Дина Рубина показала мне писателя, эмигранта, довольно пожилого человека, сказала, что он с ней был в переписке и вдруг заявил: “Я нашу переписку когда-нибудь опубликую”.

– Я тут же прекратила ему отвечать, – сказала Дина. – Мало того, что он уверен, что он меня переживет, поскольку свою переписку с Довлатовым он уже опубликовал, причем из этой переписки ясно видно, что Довлатов – хороший человек, а он – нет. Хотя я слышала от одной женщины, что два брата Довлатовы были оба негодяи. Раз как-то ее знакомая ехала в лифте и в руках держала открытый торт. Так эти два Довлатова зашли в лифт, заклинили двери и ездили вверх и вниз до тех пор, пока не съели весь торт.

* * *

В эпоху перемен служба новостей BBC обратилась к Марине Бородицкой с просьбой комментировать происходящее в нашей стране. Ее повсюду находили по мобильному и обращались за разъяснениями.

– А я – то в туалете, то у гинеколога, то в поселке Медный на выступлении, – говорит Маринка. – Меня спрашивают: “Вы где?” А я отвечаю: I am in the center of nowhere…

* * *

Феликс Шапиро:

– Однажды в детстве я нечаянно опустил ноги в стоящую на полу кастрюлю с супом. И у меня возникла дилемма: сказать или не сказать маме. Мама была медработником, я подумал, что она его выльет, и не сказал, и все остались живы. Но спустя много лет я признался. А она ответила: “Нет, мы его бы не вылили. Время было голодное. Война…”

* * *

В театральном журнале увидели воспоминания Сергея Бархина об актере Льве Вайнштейне. Мы позвонили Серёже, сказали хорошие слова. Сергей Михайлович очень обрадовался.

– Вы ведь не позвонили бы, если б вам не понравилось? – спросил он.

– Я бы все равно позвонила, – сказала я, – а Лёня – нет!

* * *

– Мне нужен совет, – говорит Бархин, – писательское наставление…

– Пиши как бог на душу положит, – сказала я.

– Этого я от тебя и ожидал, – разочарованно отозвался Бархин. – А ты скажи, по какому пути идти? Представь, что ты престарелая Цветаева или, скромнее, Лидия Чуковская и к тебе пришел некий полупедрильный персонаж из Пиранделло, просит прочитать его рукопись, а ты посмотришь усталым взглядом и скажешь… Ну, например: “Вам надо почитать Чаадаева…”

– Ладно, встретимся как-нибудь… – говорю я.

– Ты как будто актриса, а я режиссер, и я звоню предложить тебе роль в моей постановке “Пиковой дамы”. А ты отвечаешь: “Ну, как-нибудь встретимся, и вы расскажете мне свою концепцию…” Приходите сегодня с Лёней? Или завтра? Пока Лена в Германии, я вас ничем не буду кормить…

* * *

Застала Тишкова за таким занятием: из книги одного безумного графомана – а тот подарил две книги – Лёня вырывает страницы, делает самолетики и пускает их с балкона.

Я говорю:

– Это что еще такое?!

А он отвечает вольнолюбиво:

– Да вы забодали уже, писатели, своими бумажными версиями. Скоро все будет на цифровом носителе!

И лихо добавил:

– Прогресс не остановить шайке мерзавцев!

* * *

Просветленный мастер Карл Ренц на встрече с нами, своими учениками, сказал, что главным учителем считает свою бабушку.

– Если у меня что-то отбирали в детстве или я терял свои игрушки, она говорила мне: “Сядь, мальчик мой, успокойся, закрой глаза, что ты видишь?” – “Ничего”, – отвечал я. “Это единственное, – говорила она, – что тебе принадлежит…”

* * *

Июль 2010 года жара, лесные пожары, кругом клубы дыма.

Лёня выходит из Государственного центра современного искусства. На крыльце