Александр Герцен - Том 4. Художественные произведения 1842-1846

Кто не увидит ясные признаки безумия в средних веках, тот вовсе не знаком с психиатрией. В средних веках все безумно. Если и выходит что-нибудь путное, то совершенно противуположно желанию, независимо от целей. Ни одного здорового понятия не осталось в средневековых головах, все перепуталось. Проповедовали любовь – и жили в ненависти, проповедовали мир – и лили реками кровь. К тому же целые сословия подвергались эпидемической дури – каждое на свой лад. Например, вилланы считали одного человека в латах сильнее тысячи человек, вооруженных дубьем; а рыцари сошли с ума на том, что они дикие звери, и сами себя содержали, по селлюлярному порядку новых тюрем, в укрепленных сумасшедших домах, по скалам, лесам и прочее.

История доселе остается непонятною от ошибочной точки зрения; историки, будучи большею частию не врачами, не знают, на что обращать внимание; они стремятся везде выставить придуманную после разумность и необходимость всех народов и событий; совсем напротив, надобно на историю взглянуть с точки зрения патологии, психиатрии, надобно взглянуть на исторические лица с точки зрения безумия, на события с точки зрения нелепости и ненужности. История – горячка, производимая благодетельной натурой, посредством которой человечество отделывается от животности; но как бы противодействие ни было полезно, все же она болезнь, все же она горячка. Впрочем, в наш образованный век стыдно доказывать простую мысль, что история – аутобиография сумасшедшего. Интерес летописей и путешествий тот же самый, который мы находим в анатомико-патологическом кабинете. Кстати – о путешествиях. Они не менее истории принесли мне подтверждений, и тем приятнейших, что все описываемые в них безумия делались не за тысячу лет, а совершаются теперь, сейчас, в ту минуту, как я пишу, и будут совершаться в ту минуту, как вы, любезный читатель, займетесь чтением моего отрывка. Доказательства и здесь совершеннейшая роскошь; разверните Магеллана, разверните Дюмон-Дюрвиля и читайте первое, что раскроется, – будет хорошо: вам попадается или индеец, который во славу Вишны сидит двадцать лет с поднятой рукой и не утирает носу для приобретения бесконечной потери своего я на том свете, или женщина, которая из учтивости и приличия бросается на костер, на котором жгут труп мужа. Восток – классическая страна безумия; но, впрочем, и в Европе очень удовлетворительные симптомы. Но об этом в самом курсе.

Но не могу положить пера, не сказав еще несколько объяснительных и, так сказать, предупредительных замечаний. Я знаю, что неблагонамеренность обвинит меня в желании блеснуть новизною, в гордости и пренебрежении к больным – за то, что я не считаю их здоровыми. Совесть моя чиста! Не гордость и пренебрежение, а любовь привела меня к моей теории, и, когда я совершенно убедился в истинности ее, весь нравственный быт мой переменился, мне стало легко, упования и надежды расцвели, как в молодости. Прежняя нетерпимость, готовность порицания и осуждения заменились теплым чувством сострадания к больным, и вместо желания отвратительной мести за действия, ясным образом сделанные под влиянием болезни, явилось кроткое снисхождение и сильное желание помочь больному. (Я даже в доме умалишенных вывел наказания, не желая вступать в соревнование с безумными, ни побеждать их в нелепости). Что же касается до предполагаемого мною обвинения в желании блеснуть новизною, то я обязан заметить, что в разных формах мысль медицинская, мною проведенная, являлась многим в голову. Аристотель называл Анаксагора единым трезвым в сонме пьяных. Спиноза видел бессилие разума в человеке безнравственном, видел болезненную необходимость его опьянения страстями. Бентам, английский доктор, из которого я взял эпиграф, не сомневался в болезни мозга, а искал причину оной в испуге и потрясении, бывшем во время потопа. Бентам, наконец, прямо сказал, что «всякий преступник прежде всего дурной счетчик». Бентам совершенно прав; но он одного не понял: что преступник делает арифметические ошибки слишком грубые, и все остальные тоже дурные счетчики, но делают маленькие ошибочки. Мы окружены целой атмосферой, призрачной и одуряющей; всякий человек более или менее, как Матренина дочь (зри выше), с малых лет приобщается к эпидемическому сумасшествию окружающей среды (немецкие врачи называют эту болезнь der historische Standpunkt); вся жизнь наша, все действия так и рассчитаны по этой атмосфере в том роде, как нелепые формы ихтиосауров, мастодонтов были рассчитаны и сообразны первобытной атмосфере земного шара. Местами воздух становится чище, болезни душевные укрощаются. Но не легко переработывать в душе человеческой родовое безумие; страшные усилия надобно употреблять для малейшего шага. Вспомните романтизм – эту духовную золотуху; вспомните торизм – эту застарелую подагру нравственного мира; вспомните славянофильство – эту иудейскую проказу исключительной национальности и тысячу других.

Предвижу еще один вопрос: что же ты, занимавшийся столько лет исторической психиатрией, – открыл ли какие-нибудь средства лечения? Что же плод твоих трудов? – Во-первых, истина; во-вторых, точка зрения; в-третьих, я далеко не все сказал, а намекнул, означил, слегка указал. Средств я нашел мало, но средства есть. При дальнейшем развитии органической химии, после хороших разложений церебрина, мозгового протеина, после химического анализа действия страстей и прочее мы найдем средства отлично, при благодетельной помощи натуры, выделывать и поправлять вещество мозга. Мы имеем драгоценные практические наблюдения касательно возможности химически поправлять и видоизменять духовную сторону, хотя она и совершенно независима. Так, например, прилично употребленное лечение шампанским располагает человека к дружбе, к доблести, к чувствам радостным и объятиям разверстым. Действуя же бургонским точно таким же образом, т. е. отправляя его чрез желудок в вены, а оттуда в голову, выходит результат совсем иной: человек делается мрачен, несообщителен, более склонен к ревности, нежели к любви, к раскаянию, нежели к наслаждению, к плачу о грехах мира сего, нежели к снисхождению… для меня тут ключ к психотерапии, и вот я десятый год, не щадя ни издержек, ни здоровья, занимаюсь постоянно изучением действия на умственные способности вышеозначенных медикаментов и разных других. Чего не сделает человек из любви к науке!

<1846>

Варианты

ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

В разделах «Варианты» и «Комментарии» приняты следующие условные сокращения:

1. Архивохранилища

ПД – Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР. Ленинград.

ЦГАОР – Центральный государственный архив Октябрьской революции и социалистического строительства. Москва.

2. Печатные источники

03 – журнал «Отечественные записки».

С – журнал «Современник».

ЛН – сборники «Литературное наследство».

КТО ВИНОВАТ?

Стр. 5–7

Эпиграф и посвящение в 03 отсутствуют.

Часть первая

Стр. 17

9-10 Текст: Я полагаю – потому, что эти победы делаются очень просто. – в 03 отсутствует.

38 После: реже – в 03: обыкновенного

Стр. 19

14 Вместо: жаловать – в 03 и изд. 1847: пожаловать

Стр. 20

14–26 Вместо: В Москве есть особая varietas ~ графиня Мавра Ильинишна – в 03: В Москве жила графиня Мавра Ильинишна.

Стр. 22

11 Слова: в ней – в 03 отсутствуют.

28–29 После: вело прямо к сентиментальности и экзальтации. – в 03 и изд. 1847: Графиня начала плакать, во-первых, над всякой книгой, где было слово любовь; во-вторых, над неволей канарейки.

35 Вместо: и в эту именно эпоху – в 03: но в эту именно эпоху

Стр. 23

13–14 Вместо: Она тотчас послала дрожки за женой одного титулярного советника. – в 03: Она тотчас послала за женой одного титулярного советника дрожки.

Стр. 25

1 После: я только посоветовала – в 03 и изд. 1847: ей, что, мол, Коко, партия, кажется, авантажная

Стр. 26

4 Вместо: посмотрел – в 03: смотрел

Стр. 27

30 Вместо: непробудимым сном – в 03 и изд. 1847: непробудным сном

Стр. 31

23–24 Вместо: то, что он не дал свидетельства о естественной смерти засеченному кучеру одного помещика. – в 03 и изд. 1847: какое-то дело.