Ничего не скажу - Владимир Станиславович Елистратов

моя бабушка. Смотрит на нас с Саньком хитро и всепонимающе.

Вышний Волочёк, как все знают, – это русская Венеция. Кругом жемчужные водные глади. Красота. Насчет жемчужных бедер (памятуя о книжке про страсти) здесь все тоже в порядке. В том смысле, что город, можно сказать, чисто женский. Женщины – как с иллюстраций из книг о чем-то раздольном, древнем, былинном и славянском. Синеокие павы. Смотришь и не веришь, что такое еще бывает.

Мужики – либо печальные синяки-задрыги, либо такие, как Санек: крупные, плотные, румяные, перманентно слегка навеселе и потому неистребимо веселые. Санек прокомментировал это дело так:

– У нас мужик либо наскрозь по жизни забухамши, либо завсегда маненечко выпимши.

Воздух чистейший. В центральном сквере – бронзовые львы. У львов лица умных бухгалтеров. Санёк сказал:

– У нас тут еще Бронзовый Кырла-Мырла обитал. Только его того… стыримши.

В нескольких километрах от Волочка – завод «Красный маяк». Здесь делали кремлевские звезды. Санёк:

– Батянька мой на «маяке» сорок лет отпахамши. Он из этих, из гужевых…

– Как это?

– Ну, прадед тута еще корабли волок. Видал: каменюка от бечевы протерши?..

Смотрю: действительно, в граните у поворота канала след от бечевы.

– Здоровый был мой прадед: ладонью гвоздь в березу вбивал. Равно – лбом. Вот ведь как: бурлацкие дети кремлевские звезды-то отлимши… Кто державу-то мастерил? Подумай об этом на досуге, профессор. Депрессия у него… Совсем народ ослабемши. Карась на карасе. Это, может, где в Европах депрессия, а нам размякать некогда. Не тот масштаб. Ладно, Вовчок, поехали твою депрессию хоронить.

– Куда?

– Увидишь.

Мы выехали на Саньковой копейке из Волочка. Проехали Бологое, Дубравку, Березайку.

Остановились у явно новоотстроенной церквушки.

– Плавки с собой?

– С собой.

– Пошли.

Мы пошли по глиняной тропинке. Через пару минут вышли к маленькому странному озерцу. Где-то десять на десять метров. Вода в озерце какая-то серебристо-аквамариновая.

– Это, Вовчок, Мшенский источник. Разлом земной подкорки. Ее, кору, тут самим Господом Богом пробимши. Дна там нету.

– Как это?

– Нету и все. Сигали и так, и с аквалангами – не достамши. Сейчас посмотрим, хороший ты человек или бяка. Если тебя закалдырит, как припадочного, – значит, в тебе депрессивная европейская чертеня засемши. А если нет – значит, ты типа наших Умки с Чебурашкой. Ныряй.

Я нырнул в ледяную воду. Сердце и дыхание на мгновение остановились. Когда я вынырнул, я почувствовал такую радость, что, вылезая на берег, счастливо зевнул. Меня «не закалдырило».

– Наш Громозека! – одобрительно улыбнулся Санёк. – Всё. Нет у тебя больше депрессии. Поехали на Рогозино, донки проверим.

На озере Рогозино мы проверили донки. Пять лещей. Пока коптились лещи, Санёк деловой трусцой за десять минут обежал лес и принес десяток крупных замшевых «подберезников». Сварили картошки.

И вот: вечер, костерок щелкает своими огненными пальцами. Грибной супчик. Водочка. «По двадцать восемь капель». Чтобы стать не «наскрозь забухамши», а «маненечко выпимши». Копченый лещ. Вареная картошечка. Та самая, бабушкина. Где-то пудовый жерех, как в замедленной съемке, бьет тяжким хвостом по парчовой озерной глади. Пахнет раскаленной смолой и влажной вечерней хвоей.

Переночевали мы у Санька и утром поездом поехали в Москву. Снова – озера, леса, поля. Напротив – красавица вышневолокчанка. Сидит, улыбается нам с Саньком. Вылитая Светка Перепендина.

На следующий день в университете очередной транш абитуриенток оказался полной противоположностью предыдущему. Все 100 девушек аккуратным почерком написали «колеблемые ветром пучки ковыля».

Зашел в книжный. Подошел наугад к полке, взял книгу, открыл:

Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило.

Так вот мы с Саньком «победимши» мою депрессию.

Как я рекламировал пиво

Мой хороший приятель Серёжа Чучин сказал так:

– Тебе, Вовчик, надо поработать.

– Да я…

– Молчи, надо. Весь ты стал какой-то драный, тощий. Взгляд у тебя, как у этого… «сами мы не местные». Работаешь-работаешь, как бобёр, в своем институте, наукой занимаешься, а денег – чуть да ничего. Значит так. Позвонишь вот по этому телефону, позовешь Василису. Скажешь, что от Чучи. Так и скажи: «От Чучи». Понял?

– А кто это такая – Василиса?

– Главная у нас по рекламе пива.

– А чего делать-то надо?

– Рекламный слоган придумаешь – и двести баксов твои.

– Ух ты! За один слоган!

– А может, и триста. Пятьсот не обещаю. В общем – звони, не пожалеешь.

Ну, выпил я для храбрости два джин-тоника. Звоню. Отвечает женский баритон, обволакивающий такой, как у Муслима Магомаева:

– Але.

– Але. Здравствуйте. Василису можно?

– В каком смысле «можно»? – слегка обиделся Магомаев.

– В смысле: я от Чучи. Меня Володя зовут.

– Здорово, Вован. Писать умеешь?

– Все, кроме стихов и доносов.

– Тогда завтра подъезжай. Диктую адрес. Фиксируй.

В два часа я был у Василисы в офисе. Симпатичная такая дама, похожа на Валерию Новодворскую. Только без очков, бритая наголо и кольцо в носу. В чёрном балахоне. Дырка в районе пупка. В пупке тоже кольцо. Сидит, курит «Вог», предварительно отрывая фильтры.

– Ну, Вова, смотри.

Василиса вставила кассету. На экране пошёл ролик. Бутылка пива, вся в пене, как Пугачёва в волосах. Потом – Биг Бен. Счастливые лица двух старичков. Море. Закат. Опять же счастливые лица, теперь уже – двух молодожёнов. Жених – явный дегенерат. Опять Биг-Бен. Снова море с закатом (или с восходом – кто ж его разберёт). На берегу моря все четверо, включая уже окосевшего дегенерата. Счастливые, пьют пиво, дегенерат больше всех, жадно так. И – та же бутылка в пене, как невеста в фате. Все.

– Ну как? – спросила Василиса, открутив очередной фильтр от очередного «Вога». – Мысли есть? Текста́ нужна, фраз на пять. Пафосная. Типа того: «Они понимают друг друга, потому что вместе пьют пиво…» И тому подобный хренёж. Ну что, Вова, нацедишь слёзы?

– Это можно, – говорю. – Только я не понял, почему там Биг-Бен, а пиво немецкое?

Василиса угрожающе прервала затяжку:

– Точно немецкое?

– Точно.

– А это точно Биг-Бен был?

– Сто пудов. Что я, Биг-Бена не видел?

Пауза. Нехорошая такая.

– Вот Муртазыч гад, а!.. – слегка порозовела черепом Василиса и, дрожа кольцом в носу, стала набирать номер:

– Муртазыч? Это я… Что же ты, козлище слабоумное, делаешь-то, а? У тебя что уже, экстракт текилы вместо мозгов? Совсем менталитет пропил! Чего же ты мне бундесовое пиво в Лондон вклеил, скот рогатый? А?.. какой Кёльнский собор, мычалово! Это Биг-Бен, а не Кёльнский собор! Телепузик безбашенный! В школе-то учился, Келдыш?.. А?.. В лесной? С мат-уклоном? То-то и видно. Ну держись у меня!..

Василиса швырнула трубку. Пыхнула пару раз