Восемь тетрадей жизни - Тонино Гуэрра

сделал фонтан-ковер из смальты. Вода выбивается из-под него, и, сверкая золотом и каменьями, он летит-плывет над землей. Чудесные сны показывает мудрый сказочник, без усилий, кажется.

Но ведь страсть — это усилие? Нет, наверное, дар. Хотя и способность к усилию — это тоже дар.

«ДЖИРО ДИ ИТАЛИЯ»

Что-то похожее я видел в «Амаркорде». Городок высыпал на крутой поворот шоссе. Полицейские машины, мотоциклисты сопровождения, мокрые кумиры на велосипедах. Аплодируют всем участникам до последнего. Интеллигентного вида дама, парикмахерша с сигаретой во рту, клиент парикмахерши с салфеткой на шее, ассоциация хирургов, приехавших в трусах на велосипедах из Римини. Проехал последний участник гонки. Мужчина свернул флаг в окне. Все разошлись. Тихо.

Вечером мы смотрели дома футбол. Итальянцы проигрывали. Расстроенный Тонино после первого тайма ушел к себе, церемонно поклонившись в дверях.

КЛЮЧ ДЛЯ ДАЛАЙ-ЛАМЫ

Если от дома Тонино Гуэрры продолжить путь на вершину горы, то там увидишь неожиданные для Италии тибетские флаги с молитвами, развевающиеся по ветру, и колокол.

Этот колокол отвез в Тибет местный католический монах падре Оливьери в самом начале XVIII века, а вернулся церковный человек в Италию, привезя 35 (тридцать пять) тысяч тибетских слов, переведенных на латынь.

В честь трехсотлетия этого события Тонино пригласил в Пеннабилли далай-ламу, и тот приехал вместе с несколькими буддийскими монахами.

Площадь была забита народом. Далай-лама подошел к дому падре Оливьери, сказал: «Наконец мы встретились». В это время из динамиков на площади раздался звон того самого колокола и молитва тибетских монахов, специально записанная на пленку по просьбе Гуэрры в столице Тибета — Лхасе.

Далай-лама замер и стоя слушал свой народ, и пиннабильцы стояли без звука. Всю молитву.

Еще решили подарить далай-ламе ключ от города, для чего послали гонца на антикварную ярмарку в Бареццо, чтобы он там купил большой старинный ключ, привез его на автобусе и передал нашему знакомому Джанни Джанини.

Гонец не доехал одну остановку до города. Услышал от водителя: «Округ Пеннабилли» и вышел. Зашел в бар, спрашивает: «Джанини знаете? Передайте ему ключ».

А в Майола тоже жил Джанини. Совершенно, впрочем, другой, но поскольку он, как все знали, коллекционировал ключи, никому просьба не показалась странной.

Между тем мэр Пеннабилли, уважаемый человек, говорит помощникам: ключ подготовьте! Те — к нашему Джанини. А ключа нет. Тогда Джанни заскакивает в дом печника, вытаскивает из старинного шкафа большой ключ, заворачивает в бумагу и передает мэру. А тот — далай-ламе. Все были очень довольны, особенно печник.

— Я и не знал, что город был у меня в руках, — сказал он.

Да, монахи приехали в Пеннабилли раньше основной делегации и каждый день, стоя на коленях по восемь часов, выкладывали целую неделю из разноцветного песка прекрасный узор, чтобы в день, когда приедет далай-лама, развеять эту красоту всем в подарок.

— Прекрасное не вечно, — сказал Тонино.

Потом пиннабильцы съездили в Тибет и привезли домой колокол падре Оливьери. Его и установили на горе рядом с тибетским флагом.

ПОЕЗДКА В ИТАЛИЮ

— Давай, быстро! Джанни уже приехал.

Тонино в плаще и кепке быстро выходит из дома. Мы выбираемся по чистеньким, без единой латки, дорогам на шоссе, ведущее в Равенну. Вдоль дороги персиковые сады. Деревья растут в одной плоскости. Словно распятые. Между рядами потом будут ездить трактора с тележками, и сборщики станут собирать персики сначала с одной стороны, потом — с другой. Деревья стоят узкими шеренгами и не сомкнут строй.

— Куда мы едем, Тонино?

— Мы едем к кузнецу.

— К кузнецу — это хорошо, — говорю я. — Но куда мы едем?

— Я не знаю.

— А Джанни?

Джанни, проехав часа полтора, останавливается на обочине, из чего я понимаю, что мы заблудились. Телефон он оставил в Пеннабилли, но у меня есть. Через Москву звоним в деревню, так у них называются маленькие, вылизанные до блеска городки, чтобы выяснить, где мы находимся.

Тонино с Джанни обсуждают наше положение. Тонино кричит, и Джанни кричит. По форме это чистый скандал, но на самом деле — мирная беседа.

— Он плохо слышит, — объясняет мне Тонино, — и он не знает, где мы находимся.

Оба показывают в разные стороны. Джанни побеждает, и мы сворачиваем с автострады, попадая в жуткую пробку на совершенно постороннем шоссе.

— Баста! — говорит Тонино и показывает на бензоколонку, где можно спросить дорогу.

Теперь они спорят и машут руками на заправке. Выходит дядька в голубой чистой спецовке с невероятно голубыми глазами и включается в спор, тоже показывая руками в разные стороны. Я протягиваю телефон.

— Позвони, пусть кузнец за нами приедет.

Тонино звонит. Все успокаиваются и идут пить чай в подсобку на колонке.

— Он из Москвы, — говорит Тонино, показывая на меня.

— Понятно, почему вы не нашли дорогу, — принимает объяснение заправщик.

Приезжает кузнец Аурелио Брунелли, добродушный и внимательный, как детский врач. Тонино показывает ему чертеж фонтана «Источник молитвы», к которому Аурелио предстоит сделать трубы, и мы едем дальше.

В деревне Коли ди Фаенца мы останавливаемся у странного дома, где все сознательно криво, асимметрично и очень весело. Само строение, и мебель, и сад. Деревенский Гауди оказался милой девушкой-художницей по имени Леа. Она везет нас в мастерскую, где занимается стеклом и керамикой, в том числе и по эскизам Тонино.

— Вот, Юра, это для Саши Коновалова, — он протягивает мне тяжелый плоский квадрат стекла, внутри которого цветной стеклянный человек со свирелью.

Великому нейрохирургу Александру Коновалову, который когда-то поучаствовал в судьбе Тонино, понравился этот рисунок. Тонино щедр. Стены домов его друзей могут это подтвердить.

— А теперь куда?

— О, это феноменально!

Оливы, дрозды, старые дома, кукуруза, пшеница без единого сорняка, маки вдоль дороги. И ни единого василька…

— Вот, — показывает Гуэрра, — усадьба тенора Мазини, который в начале двадцатого века жил в Петербурге.

Усадьбу тенора, однако, проезжаем и сворачиваем на проселок. Все-таки он в Италии есть.

За кое-каким забором, а большей частью и без него — сад. В саду великолепный хаос. Все растет: фруктовые деревья, кактусы, ели, трехсотлетние оливы, внутри которых посажены оливы помоложе, пальмы, как в Африке, старые двухвековые виноградные лозы на фоне завезенной, видимо, для будущего ландшафта горы песка. Живописные останки старинных тракторов на железных колесах, автомобилей, утонувших в траве и кустах, десятки велосипедов в амбаре, старинная деревенская мебель, частью отреставрированная хозяином, утварь горами… За домом гигантское тутовое дерево. Его-то и хотел показать мне Тонино. Он заставил меня вышагивать под ним, вымеряя крону, подпертую старыми вилами, какими-то замшелыми рогатинами и палками, чтобы не обломались ветви.

— Сорок метров, — говорю