#Мы никогда не знаем… - Ирина Борисовна Оганова

Выступать через неделю, а она поняла, что залетела. Все, как в интернете написано: и задержка большая, и странно чувствует себя, хотя рано вроде. Может, накручивает?

Надо Ване сказать, вдруг что изменится между ними?

Позвонила и очень просила встретиться. Долго сопротивлялся, говорил, занят.

Новость равнодушно принял и посоветовал аборт сделать: великое дело, не маленькая, могла предвидеть такое. Ещё сказал, что не любит и не полюбил бы никогда. Не его она человек, скучно с ней, а то что переспал разок, так это в порядке вещей. Что теперь, жениться на каждой и детей заводить?

Думала, умрёт сейчас прямо на его глазах от жестокости и несправедливости. С трудом выдержала такое испытание. У дома стояла с опухшими от слез глазами, боялась отцу показываться.

Так куда идти, если не домой?

Долго во дворе мялась, и окна тревожно горят – отец дома. Врубил иллюминацию по всей квартире, значит, хорошее настроение, иначе окопался бы в своей комнате, и только лампа на письменном столе тускло светит.

Так и ходила кругами: то подойдёт к парадной, то отскочит, как ошпаренная.

– Время есть! – утешала себя. – Не сейчас же все выложить. Решение всё равно принимать придётся, рано или поздно.

К дому, ловко выруливая, подъехала иномарка. Она не раз видела этого молодого человека лет тридцати пяти, не больше. Поселился он пару лет назад и жил в парадной напротив. Надо сказать, дом сильно изменился, как давным-давно расселили все квартиры. Внизу в каждой парадной охрана восседает, публика солидная, богатая проживает. Отец принципиально за охрану платить отказался – не по чину, художник. Правда, на уборщицу деньги выдавал, и покупку лампочек, и ещё по мелочам. Когда встал вопрос лифт заменить на новый, немецкий, отказался категорически, пешком если что будет ходить. Соседи призывали его к совести, напоминали про старость. Папа ни в какую, ещё и возмущался: его семья заслужила, всегда всё по совести и чести, и неправильно приставать к нему со всякой ерундой и деньги вымогать.

Парень был симпатичный, всегда элегантно одет и при галстуке. Банкир, решила Ира, когда увидела его впервые. На этот раз он опять был не один – из машины выпорхнула изящная блондинка на высоких шпильках, в коротеньком белом платье и серебристом пиджачке, небрежно накинутым на плечи. До этого почти год он часто приезжал с очень похожей девушкой, но точно не этой. Несколько месяцев никого с ним не видела, сразу поняла, что расстались с прежней, а может, уехала куда. Ей было просто любопытно, банкир, как она называла его, никогда даже взгляда не кинул в её сторону, словно она невидимка.

С интересом разглядывала новую избранницу и даже чуть улыбнулась, когда увидела, как та странно, почти на полусогнутых сражается с высокими каблуками. Они проходили совсем близко, и Ира поймала его взгляд – он улыбнулся в ответ, видно, понял, почему ей стало смешно.

Охранник в парадной сообщил, что сломан лифт, чинить будут завтра к обеду, если мастера, конечно, придут. Это был самый долгий путь домой, сколько она себя помнила, хотелось, чтобы лестница не кончалась, а так и вела куда-нибудь высоко-высоко, подальше от всех бед, которые неожиданно обрушились на её голову.

Отец сидел в гостиной, и свет горел в каждом уголке их большой старой квартиры. Перед ним стояла начатая бутылка водки и нарезанный сыр с колбасой на деревянной разделочной доске. Она сразу поняла: стряслось что-то нехорошее – отец давно не пил, даже от пива отказывался, а тут водка!

– Присядь, Ириша.

– Что случилось? – она опустилась на стул напротив.

– Нам с тобой завтра в Нижний Новгород. Бабушка умерла. Вчера ночью обширный инфаркт случился, скорая поздно приехала, и спасти не смогли, по дороге в больницу скончалась. Хоть мы и не ладили с ней, хорошим человеком она была и маму твою правильно воспитала.

У Ирины в груди защемило. Как же так? Недавно виделись – хоть и возраст приличный, но вполне ещё бодрая, со всем сама справлялась.

– Я предлагал ей в последний раз, как приезжали, к нам переехать. Отказалась. Я тебе ничего не стал говорить. Она ведь из-за меня в Питер не захотела. Так и не простила. Поедем, похороним её достойно. Отпевать будем, всё как положено… Ты не переживай, не запью я! Рюмку одну. Захотелось, не смог сдержаться. Тяжело на душе. Вернёмся, надо в Севастополь к маме моей. Уйдёт вот так же неожиданно, и не свидимся!

– Она не хочет нас видеть, ни тебя, ни меня! Столько лет прошло! Только звонки раз в полгода. Живы, здоровы, и слава Богу! – Ира не злилась на бабушку из Севастополя, чужая она ей.

На улице прошла бы мимо, никогда не узнала, что она папина мама, если только не интуиция подсказала – сильно отец на мать свою похож был, по фоткам поняла.

Свои тяжёлые мысли хоть ненадолго отошли на второй план.

Похороним бабушку, пройдёт девять дней, и скажу всю правду отцу.

Ночью не спалось, сны страшные снились, будто бабушка зовёт её как из подземелья. Голос надрывный, приглушенный слышит, а её саму не видит. Чувствует, сказать она ей что-то хочет, сообщить важное или утешить, но кроме Иришаааааа ничего не выходит. Тепло было на душе – знать, что живёт где-то и не так уж далеко близкий, родной человек. Как она теперь без неё? Точно опоры лишилась, статуэтка без подставки, того и гляди на бок завалится.

Долго спорили, на чём добираться – на поезде или самолётом. Папа за поезд был, не любил летать ещё с молодости, каждый перелёт – испытание. Ирина за самолёт: скорее к бабушке надо, все на их плечи ляжет, одна совсем, хоть и любили её все – и соседи, и ученики бывшие, всегда с цветами на День учителя, с конфетами.

На похороны много народу пришло, недаром уважаемым человеком была. В церкви отпевали, ладаном сильно пахло, и бабушка в белом платке лежала с добрым лицом. В жизни она платки никогда не носила, всегда укладочка аккуратная, подкрашена слегка, представительная. А тут бабушка бабушкой, на себя не похожа, но как живая – спит мирно. Отмучилась. Жизнь непростую прожила: мужа рано лишилась и нового спутника жизни никогда не искала, и дочка единственная ушла совсем молодой по не понятной до конца причине.

Больше десяти дней в бабушкином доме прожили – трудно, почти невыносимо, и в голове одна мысль у Ирины: как отцу про себя рассказать.