Правило 24 секунд - Юля Артеева

Прихватываю ее губы своими разбитыми, и теперь мне вообще плевать, больно это или нет. Целуемся долго, горим оба, гладим друг друга нетерпеливо, но нежно. Я с ума от нее схожу, но держусь изо всех сил, не обидеть бы. Дышим тяжело, воруем друг у друга кислород.

На Гордеевой только белье и моя майка. Мне как предлагается выжить в этой ситуации? Ножки гладкие, кожа нежная, она пахнет так, что я сдохнуть готов, только бы она оставалась рядом. Трогала так же, целовала, дышала мной.

– Я тебя люблю, Гордый, – шепчет моя Джинни спустя вечность, когда мы прекращаем целоваться и лежим в обнимку.

– А я тебя.

– Ты бы меня все равно забрал, да?

Вопрос сформулирован странно, но я понимаю, что она хочет узнать. Обхватываю Машу крепче, игнорируя боль в теле и отвечаю:

– Конечно. Ты родилась Гордеевой, помнишь?

Она закидывает на меня ногу, и я задерживаю дыхание. Все успеется. Вся жизнь впереди. Нужно все сделать правильно.

Шумно выдыхаю, и Маша смеется. Спрашивает:

– Тяжело тебе со мной?

– Шутишь?

– Нет. Я дурочка такая, прости. Ты весь в синяках, наверняка все болит, а я глупости всякие придумываю, провоцирую.

– Рыжик, – говорю, прикрывая глаза, – я ненавижу быть больным. Я офигенно рад твоей провокации.

– Расскажешь, что случилось?

– Меня рубит, Лисий хвост. Давай завтра?

Гордеева целует меня в плечо, а потом еще несколько раз касается губами моей груди. Улыбаюсь, хочу сказать что-то, но вдруг выключаюсь. И это самый прекрасный блэкаут, который только со мной случался.

Глава 49

Гордей

Утром просыпаюсь от будильника. Открываю глаза и вижу картинку, которую так ясно представлял себе вчера. Рыжие волосы на подушке, веснушки на плечах. Кажется, ночью я Машу придавил – обнимаю рукой и ногу закинул на ее гладкое бедро. Маша все еще в моей майке. Сощурившись, изучаю ее лопатку, которую больше не пересекают лямки бюстгальтера. Сняла? Черт, самое резкое пробуждение в моей жизни.

Подгребаю ее еще ближе к себе, и Гордеева смеется. Говорит чуть охрипшим ото сна голосом:

– Пусти, дикарь. Мне пора детей собирать.

– Я помогу.

– Лежи пока. Ты в школу пойдешь?

– Не. Дед вчера сказал к нашим врачам съездить, лучше этим займусь.

– Боже, о чем я спрашиваю? Ты же избитый весь…Конечно, никуда не нужно идти.

Прижимаю Машу к груди и глубоко дышу, уткнувшись носом ей в волосы. Идеально. Я вот так жить хочу. Чтобы каждое утро видеть ее в своей постели. В нашей.

– Я люблю тебя, – говорит Гордеева и кончиками пальцев ведет по моей руке.

– Сейчас увидишь меня при свете дня и заберешь слова обратно.

– Ну что ты за дурак!

Она возится в постели и наконец оборачивается. Внимательно оглядывает мое лицо, затем, видимо, гематомы на теле. Сжимает зубы. А потом вздергивает подбородок и сообщает:

– Ты идиот, Наумов, если считаешь, что синяки делают тебя хуже. Честно говоря, выглядишь еще привлекательнее, чем обычно.

Хмыкаю:

– Завелась?

– Конченый, – резюмирует Маша и пытается выбраться из моих объятий, но я не позволяю.

Смеюсь, и она мне вторит. Роняет голову на подушку и бормочет:

– Угораздило же влюбиться в хулигана.

– Хулиганы любят сильнее остальных, Маш. Им терять нечего.

– Тебе тоже?

– Мне теперь есть. Только об этом и думал, пока меня били.

Гордеева прерывисто вдыхает и вцепляется в мою руку. Говорит тихо:

– Каждый раз умираю, когда об этом думаю.

– Воскресить?

– Вчера ты таким смешным не был.

– Очухался, – пожимаю плечами, завороженно разглядывая ее спину.

– Расскажи, что случилось.

Тяжело вздыхаю. Не очень хочется, но я начинаю:

– Шел вчера на тренировку, а там есть такое место, переулок безлюдный…

Коротко пересказываю события вечера, но опускаю самое важное – звонок Аверина и то, чьи лица были под балаклавами. Конечно, я ей расскажу. Наверное. Почти в этом уверен. Но не сейчас. Не хочу, чтобы винила себя в произошедшем.

Маша совсем затихает. Только крепко сжимает мою ладонь. А потом перекручивается в кровати и обнимает меня так крепко, что ребра тут же отзываются острой болью. Я шиплю, и она испуганно бормочет:

– Прости! Прости, я забываю. Ты лежи пока, ладно? Я своих соберу. Позавтракаем вместе и отведем их.

Вздыхаю и откидываюсь на спину:

– Предложение слишком заманчивое. Ненавижу рано подниматься.

Маша встает и смеется:

– Я тоже. Когда будем жить вместе, – шумно вдохнув, она замолкает, а потом выпаливает, – ой! То есть… эм-м-м… если бы мы жили вместе, это было бы только плюсом.

Она продолжает что-то бормотать, пока одевается, а я смеюсь. Мне больно, но на это плевать. Гордеева тоже думает о том, что мы будем жить вместе. Разве не счастье?

Повернув голову, слежу за тем, как она натягивает джинсы, спрятавшись за дверцу шкафа.

Говорит:

– Не подглядывай.

– С какой радости? Ты моя девушка, я хочу на тебя смотреть.

– Боже… – выдает сдавленно, – ты невыносим.

С моих губ снова слетает радостный смешок. Клянусь, никогда еще я не чувствовал себя таким счастливым.

– Маня? – раздается из коридора детский голос.

Мы с Рыжиком замираем, сцепившись испуганными взглядами. Я натягиваю одеяло до подбородка, и дверь в комнату распахивается. Ася в пижаме с какими-то феями стоит на пороге и сонно щурится. Потом замечает меня и кричит:

– Гордей!!!

Малышка несется ко мне и с размаха приземляется мне на живот. Я едва успеваю прикрыть ребра.

Девочка сообщает самодовольно:

– Вы поженитесь, я Мане давно сказала.

– –.– ..– –.– .– .–

Факт того, что я ночевал в их квартире, дети почему-то не выпячивают. Наверняка сболтнут потом родителям, и с этим придется разбираться, но утро проходит спокойно. Собираемся, отводим мелких, я провожаю Машу до школы. Переживаю, конечно, за то, насколько далеко готов зайти Ковалев в своей мести. Но я предупредил Джипа, и тот пообещал, что не отойдет от Маши ни на секунду. Даже когда она будет писать в женском туалете. Фокин не был бы собой, если бы не вкинул эту шутку напоследок.

Целую Гордееву и еду домой. Сил на пешие прогулки у меня, вот уж сюрприз, не осталось.

Голова гудит от боли, да и все тело неприятно ноет, чувствую себя как один сплошной синяк. Не отказался бы я сейчас от таблетки, которую Маша дала мне вчера вечером. Она сработала как какое-то волшебное зелье профессора Снегга.

Когда хлопаю дверью такси и поворачиваюсь, вижу, что на лавочке у подъезда меня ждет еще один сюрприз. Длинные худые ноги, капюшон до самого носа, но я, конечно, его узнаю. Боялся, что он будет доставать Машу