Береги косу, Варварушка - Варвара Ильинична Заборцева

Вспоминались Любушке прозвища пинежские. Шура Ширчиха, Манефа Карасиха, Маланья Кузеиха… Будто впервые услышала их чудную мелодию.

– Ты давай не мечтай, а бери мясо горячее! Давно жениха-то ищешь?

– С раннего утра, дядя Оскар… Проснулась, и нет его глаз родниковых…

– А наш Карим тебе не приглянулся? Смотри, какой парень! Щедрый, добрый…

Тихо сидел у огня молодой парнишка. Услышал имя свое, покраснел, поглядел на Любушку. И правда глаза добрые.

– Что вы, дядя Оскар! Побегу я Ваню искать. Спасибо за щедрость вашу, дыни вкуснее я отродясь не ела.

– Ты погоди давай. Еще погрейся, сил наберись. До границы степного солнца часа два пешком.

И начал дядя Оскар о пути своем рассказывать. Родился он в стране Солнца. На юге – высокие горы. Под ними поля, где растет все на свете. Только поливать успевай.

– А речка? Есть у вас речка? – забеспокоилась Любушка.

Дядя Оскар гордо достал фотографию – дочка его и Большая река. Вскормила эта вода и отца, и деда, и самого дядю Оскара. Теперь и детей его кормит.

– Вся семья моя выросла у Большой реки. Горами укрылись. Какой мир за горами? Никто и не видел. Зачем? А мне так хотелось! Молодой был, упрямый, как ты, красавица. Жену завел, как полагается, дом построил, детей нарожали. Но нет покоя, за горы тянет, и все тут! Говорю жене: торговать поеду, не могу больше. Накуплю всякого-разного за горами и вернусь. Так я весь мир посмотрел, представляешь, красавица? Вот еду домой, а на границе народу, откуда и взялся!

«Пестрая речь у дяди Оскара, как узор на чашечках», – думалось Любушке. Глаз оторвать не могла от посуды. Виделись на ней горы, травы и небо, синее-синее. Вот они, солнечные края дяди Оскара, где дыня растет, будто картошка. Где дочки его дожидаются.

XIV

Когда все дороги ведут в никуда, настала пора возвращаться домой.

Любушка заслышала радио.

«Может, и правда назад повернуть? К машине… Может, разминулись мы с Ваней… Может, ждет меня, дожидается, места себе не находит?» – думалось Любушке.

Ветер с границы насквозь продувал. Будто назад отгонял неприкаянных путников. Люди всё шли и шли.

Оступилась Любушка, не устояла. На ладони упала. Капнула кровь на дорогу и тут же рассеялась – ветром, шагами людскими.

«У волка боли, у медведя боли, у лисички боли, а у Любушки все заживи», – приговаривала пинежанка, как учил ее дедушка.

И правда, боль отступила.

Тучи собирались по степи. Темные-темные. Укрыться бы в машине, пока дождь не зарядил.

– Никуда без Вани не пойду, слышите? – сама того не ведая, вслух прошептала Любушка, глядя в небо.

Будто услышали тучи упрямый шепот. Ваня шагал навстречу.

Со всех ног побежала Любушка. Без оглядки помчался Ваня. Сама степь расступалась для них.

Встретились руки их. Ветками прочными обвились. Ни нож, ни пожар не расцепят.

Так и вернулись они к машине, не помня дороги. Только черные тучи по краю степи.

Дядя Женя и мама как раз раздобыли горячий чай. Выскочили из машины.

– А я говорил, вернутся! Ребята, ну вы даете! Мама Света поседела, пока вы гуляли.

Ваня обнял потухшую маму. Крепко, как никогда. Начал было рассказывать, как ушел он один среди ночи. Своими глазами увидеть ее наконец – границу степного солнца.

Дошел.

«Куда же мы дальше, Ваня?» – читал он в глазах дяди Жени, мамы и Любушки. Не выдержал Ваня, ответил:

– Довольно, убейте меня. Я не понимаю, слышите, не понимаю, почему человек должен бежать от земли, на которой полезен? С которой сроднился, которую знает и хочет познать! Это абсурд, слышите?! С одной земли бегут, на другой умирают, на третьей меняют флаги – разве в этом суть земли?! Дарить жизнь и куда реже ее забирать – вот ее суть, слышите?! Вы не знаете, на что способна земля, а я знаю, слышите?! Дайте мне землю, и я докажу! Неизмученную, хотя бы горсть! Я докажу, докажу, докажу…

Ваня упал на грудь Любушки. Они сидели прямо на земле. Мама присела рядом, прямо на землю. Трава молча припала к ним. Собирался дождь.

Дядя Женя не знал, как подступиться. Присел рядышком, прямо на землю.

– Вань, эт самое… Мужики радио поймали… Грят, малёха – и победим… Поедем домой, а?

Эпилог

Когда-то давным-давно жил творец по имени Леонардо. Размышлял он об истинной окраске листвы. Ему думалось, художник должен сорвать листок с дерева, которое хочет изобразить, и по этому образцу приготовить свои краски.

Но хватит ли на земле листьев для каждого художника? Их полет по осени только кажется вечным и неизбежным. Одни листья не распустятся по весне. По вине человеческой или вовсе от холода. Другие листья сгорят на заре июля. По вине человеческой или вовсе от крепкой жары. Остатки догорают под ногами. Прямо сейчас.

Что же останется художнику?

Неистово-желтый рассвет на границе степи.

Двое мужчин и две женщины на остывшей земле.

И солнце, что наконец светило им в спину.

Неистово-желтый свет.

Марфа строила дом

Ворона разбилась об лед

Я стояла одна на Высоком угоре.

Отсюда река нараспашку. По обе руки. На реке стоит наше Беловодье. Дома на угорах соединяет река, ограждают леса и болота. Здесь меня угораздило родиться.

Вся жизнь вокруг одной реки. Даже главные дни в году – ледоходные. Веками заведено было ждать, когда очистится река и откроется летняя дорога. Ледоходные дни – пограничные. Старая дорога разладилась, а новая только наметилась. Помню, смотрю на льдины – белые, быстрые, – ощущается направление, а затем и путь проступает. Самые смелые беловодцы скорее лодки спускать, но зачем спешить, все своим чередом, успеется. Лед не может идти вечно, он точно закончится, как же иначе.

Разве можно было так доверять реке?

Сбились со счету, сколько живем без ледохода.

Что-то разладилось в Беловодье. То ли мы разладили с рекой, то ли она с нами.

Угоры в Беловодье разные, мои – Кулойские. Отсюда и мама, и папа.

Я с детства приучена к реке в любое время. Летом дни сами собой около воды проходят, а зимой дедушка показывал, что вода продолжает жить подо льдом. Холода у нас крепкие, долгие, но река приспособилась к ним. Знаю, она не промерзает насквозь, а просто укрывается на время. Видела своими глазами, что есть вода подо льдом. Значит, даже в самую долгую зиму ждет, когда вспомнят ее, позовут.

Сейчас разве заглянешь в прорубь – невиданно толстый лед. Дедушка пробурил бы, но нет его. Дяде Юре такой