Крушение Матвея Ивановича - Константин Михайлович Станюкович

со мной? здоров ли я?» И заметив, что я не поцеловал ее, как целовал обыкновенно при встрече, — она обвила мою шею и, прижимаясь ко мне, еще тревожнее спросила, что со мной, отчего я вчера не был…

Я тихо высвободился из ее объятий и сказал, что вчера имел несчастье слышать ее разговор. Она вся так и обомлела. Ужас и стыд исказили ее прелестное лицо, она поспешила закрыть его руками. А мне хотелось плакать. Мне было так жаль ее, и я ее так любил и знал, что я ей противен! Я просил ее меня выслушать, и когда она, убитая, сидела опустив голову, — я сказал, что люблю ее по-прежнему, что она так же будет свободна, как и теперь, и никаких прав мужа предъявлять не буду, и если нужен будет развод, я к ее услугам и вину приму на себя…

Слезы катились по ее бледному лицу, и она прошептала: «Добрый вы!»

— И согласилась на вашу жертву? — с досадой перебил я.

— Положение ее было безвыходное и, наконец, как потом оказалось, она не вполне доверяла моему отречению от супружеских прав и думала, что я великодушием хотел купить ее любовь и пользоваться ее ласками. У нее взгляд на мужчин был, как видите, далеко не возвышенный.

Через две недели мы обвенчались и в тот же вечер уехали за границу. Старик-адмирал как-то особенно сердечно простился со мной и, между прочим, спросил: иду ли я на фрегате летом в Тихий океан. Я отвечал, что иду, и крепко пожал ему руку. Он с соболезнованием покачал головой. Кажется, он догадывался о чем-то и вычеркнул из списка приглашенных на свадьбу молодого статного полковника.

Странную брачную пару представляли мы во время нашего путешествия. Мы мало разговаривали, и каждый из нас занят был своими мрачными думами. Мы занимали в гостиницах разные комнаты, и Антонина, наконец, убедилась, что я свято держал свое обещание; она, кажется, втайне подсмеивалась надо мной и даже пробовала кокетничать… Всего было!.. Через четыре месяца она родила девочку, мы оставили ее за границей, у одной немки на воспитание, и вернулись в Россию. Летом я ушел в кругосветное плавание и… оттуда, по просьбе жены, прислал обставленное по форме лжесвидетельство… Спасибо, консул помог… Когда я возвратился, она была уже замужем за блестящим сановником и — каюсь — я нарочно ходил около ее дома, чтоб взглянуть на нее хоть издали. Я тогда все еще любил ее, несмотря на то, что она исковеркала мне жизнь, оставив навек бездомным бобылем… Да… Но я не раскаиваюсь, что поступил так, а не иначе. Не женись тогда я на ней, что бы с ней было? Совсем бы пропала женщина… Отец бы выгнал ее на улицу! А теперь она важная и влиятельная дама… Патронесса разных благотворительных обществ! — грустно усмехаясь, заключил Матвей Иванович.

— А что сталось с ее дочерью? — спросил я. — Она взяла ее к себе?

— Я выписал ее сюда, поместил в гимназию, а теперь она на курсах…

— Так эта «племянница» она?

— Она, — смущенно подтвердил Матвей Иванович.

— И не знает матери?

— Не знает… Да и мать, я думаю, очень рада, что об ее прошлом грехе ни слуху, ни духу… А может быть, я и ошибаюсь… Может быть, она и скорбит в душе… Кто знает? Человек, батенька, очень сложный инструмент… Ну, что, не надоел я вам своей исповедью… нет? И вы, не смеетесь над моим крушением, а?..

Смеяться!? Напротив, я ушел от Матвея Ивановича в эту позднюю ночь еще более влюбленный в этого славного старика.

1897