Крушение Матвея Ивановича - Константин Михайлович Станюкович

class="p1">Эти мечтания, юношески наивные, плохо обоснованные, но искренние и горячие, были любимым «коньком» Матвея Ивановича, вообще любившего отвлеченные беседы. Слушая его, я только дивился, как мог сохранить столько жизненности, веры и увлечения этот, далеко не избалованный жизнью шестидесятилетний старик. И как он хорош был в эти минуты! Какой благородной уверенностью, какой добротой дышало его некрасивое лицо… Каким огнем загорались его глаза!

Мы долго сидели за столом, на котором давно уже расставлены были закуски, поданные Егоровым. И Егоров, видимо, был счастлив, что его старый командир «разговорился», выпил два стакана чая, влив в него несколько ложек коньяку, и отведал закусок… Старик много рассказывал в этот вечер: вспоминал службу, прежних крутых адмиралов, свои плавания, старых сослуживцев…

— Вы много-таки поплавали на своем веку, Матвей Иваныч.

— Порядочно-таки… Три раза кругом света ходил… Не любил я никогда на берегу засиживаться.

— Вы, кажется, и крушение потерпели в Охотском море, командуя шхуной? — спросил я, надеясь, что он расскажет об этом крушении, в котором он, как я слышал, проявил замечательную находчивость и истинное мужество, благодаря чему весь экипаж был спасен.

Но старик не стал вдаваться в подробности и только заметил:

— Было и это… Разбивался я тогда у Гижиги… Спасибо, суд вполне оправдал… Всего, батенька, было… Сами были моряком и знаете, какова морская служба… Кто много плавал, тот переживал такие минуты, которые никогда не забываются… А все-таки я любил эту службу. Признаться, даже и теперь, на старости лет, иногда тоскую по морю, по его безбрежному простору… Там живется полней, человек становится лучше и как-то проще, да и всякое, даже тяжелое горе, переживается легче, — прибавил старик и вдруг примолк и задумался.

Среди наступившей тишины в маленькую комнатку донесся с улицы вой ветра. Заунывно гудел он и в трубах.

Чтоб отвлечь старика от каких-то, видимо, тяжелых воспоминаний, вдруг снова овладевших им, я спросил:

— А когда вы были, Матвей Иваныч, в самой серьезной опасности в своей жизни? Во время крушения шхуны или — помните? — когда фрегат ночью вскочил на каменья?

Матвей Иванович покачал отрицательно головой и промолвил:

— Самую серьезную опасность я видел не в море, а на берегу.

— На берегу? — удивился я.

— На берегу — значительно подтвердил он. — И не избежал ее, и потерпел крушение… Оно похуже и штормов, и каменьев… Сегодня еще я вспоминал его! — раздумчиво проговорил Матвей Иванович.

Я ничего не понимал, догадываясь только, что тут дело о сердечной драме.

— Вы разве ничего не слыхали? — спросил он после минуты молчания.

— Нет, Матвей Иваныч.

— И не знаете, что я был женат?

— Я всегда считал вас холостяком.

— Я и был холостяком, хотя и был женат. Странно, не правда ли? — горько усмехнулся старик.

— Странно, — согласился я.

— Да, голубчик, много странного бывает в жизни… И крушение мое тоже было странное… И она была довольно странная женщина… Но, в конце концов, во всем один я виноват… да… Не принял, знаете ли, в соображение обстоятельств и вообразил, что мог со своей неказистой персоной косолапого морского медведя да в некотором роде в калашный ряд… Бывает затмение ума, когда, можно сказать, буруна перед собой не видишь в самый ясный день… Тоже мечтал в ту пору о взаимной привязанности, о тихой жизни, о семье… Ну, и сел на мель. Врезался, что называется, вплотную… и доживаю век свой одиноким, никому не нужным бобылем… Да-с!..

Снова Матвей Иванович примолк, по-видимому, колеблясь: продолжать или нет.

Я, разумеется, молчал.

Наконец, старик решительно проговорил, точно отвечая на свои мысли:

— А, впрочем, начал исповедоваться, так уж надо и кончить, коли вам не скучно будет прослушать историю моего личного и полного крушения… Кстати, она как нарочно сегодня мне особенно живо припомнилась эта старая история и навела-таки, признаться, хандру… Глупо, положим, скорбеть задним числом, ну, а все-таки скорбишь… Так хотите? — спросил Матвей Иванович.

Я, конечно, выразил полное свое согласие.

— Да, батенька, женщина иногда всю жизнь наизнанку вывернет, особенно женщина, которая знает, что вы за нее душу положите… На этот счет они чутки, — предпослал в виде краткого предисловия Матвей Иванович и затем, откашлявшись, продолжал:

— Я тогда только что вернулся из двухлетнего плавания на парусном бриге «Забияка». Может, слышали? Когда-то хорошее суденышко было… ну, и ничего себе, плавали, не срамились… За плавание получил Анну на шею, годовой оклад, шестимесячный отпуск, словом, все, как следует, и, кроме того, лестное предложение высшего начальства командовать фрегатом, который в следующем году должен был идти в Тихий океан. Нечего и говорить, как я был польщен. Сами понимаете: в чине капитан-лейтенанта — мне тогда было тридцать пять лет — и такое назначение! Дают новый, строящийся паровой фрегат. Все дивились, что я без всякой протекции, без всякого пролазничества, и вдруг командир такого судна. Однако, товарищи от души поздравляли… я имел счастье не возбуждать зависти… Ну, разумеется, после двухлетнего отсутствия, я первое время развлекался: жил в Петербурге, посещал знакомых, ходил на лекции, в театры… Жилось хорошо. Собирался я было в Смоленскую губернию, навестить старшую сестру, что жила в нашей маленькой деревушке — кроме сестры у меня никого родных в живых не осталось — да так и не собрался… Не мог ехать из Петербурга, догадываетесь почему? А было бы лучше, если б уехал!

После небольшой паузы, Матвей Иванович продолжал:

— Увидал я ее в первый раз у одних знакомых и с первого же раза, знаете ли, почувствовал к ней нечто совсем особенное. Так меня всего и захватило что-то. Никогда прежде со мной ничего подобного не бывало. И вообще-то я всегда был робок и застенчив с дамами, понимал, что при моей неказистой наружности уж куда мне, а тут, как представили меня этой красавице, я и совсем, знаете, смешался и был дурак дураком. Так весь вечер просидел как пень и только украдкой взглядывал на эту стройную, изящную молодую девушку с чудным строгим профилем и с самым, можно сказать, ясным и светлым взором больших голубых глаз… Казалось, такие глаза могли быть только у идеального создания… Таким ее я и считал с той минуты… Когда мы прощались, она как-то ласково так взглянула на меня, а мать ее, старая дама, очень любезно пригласила меня бывать у них… Разумеется, я не пошел, хотя меня и тянуло к ним… К чему? Что мне, такому медведю, знакомиться с этой изящной красавицей, дочерью известного адмирала, замечательного деспота и вообще крутого человека… Что мне у них делать?.. Однако, через несколько